Пакт союза и дружбы между Германией и Италией ("Стальной пакт" от 22 мая 1939)

Введение

Как "чистый динамит" обозначал итальянский министр иностранных дел Галеаццо Чано систему договоров, когда он в первый раз видел готовый текст. Он никогда до этого не прочитал еще такого соглашения.^[26] И действительно "стальной пакт" представлял абсолютное новшество в истории международных договоров. С формулируемым в III статье автоматическим долгом содействия армейское соглашение полностью выпадало из рамок классических, оборонительных союзных договоров. Рим и Берлин обязывались взаимно встать на сторону партнера оси со всеми военными силами, если он попадет - неважно по каким причинам - "в воинские осложнения с другой властью". В этом не допускающем возражений автоматизме лежал воспламенитель пакта; здесь лежало наступательное, агрессивное ядро, которое подвергалось испытанию уже через немного месяцев после подписания, когда Немецкий Рейх открывал ее поход против Польши и Италия была обязана де-юре помогать ей.

Первоначально "стальной пакт", который был подписан 22 мая 1939г. министрами иностранных дел Иоахим Риббентроп и Галеаццо Чано в Берлине, должен был расширять "антикоминтерновский пакт"между Токио, Римом и Берлином и координировать стремления экспансии 3 государств. Тем не менее, переговоры между Японией, Италией и Германией переживали застой в течение первых месяцев 1939, так как не было достигнуто согласия об антибританском и соответственно антисоветском направлении договора. В то время как Токио хотело приобрести для себя в первую очередь подстраховку против России, партнеры оси искали дальневосточный противовес против демократических властей - при этом двигающей силой был всегда Немецкий Рейх.^[27] Когда же Риббентроп 24 апреля, наконец, установил что переговоры с Японией не привели ни к какому результату, он предложил на следующий день итальянскому послу Бернардо Аттолико заключать пока что двухсторонний пакт, к которому Токио могло бы присоединиться позже. Чано должен был бы составить проект договора до следующей встречи, он принес бы также свой.^[28]

После того, как фашистское руководство до этой даты всегда сдержанно реагировало на немецкие порывы, дело брало теперь поразительную перемену. Так как в указаниях, которые Бенито Муссолини 4 мая ставил для его министра иностранных дел, итальянский глава государства не только подчеркивал, что европейский конфликт надо непременно избегать до 1943. Он одновременно требовал разработать военные договоренности с Немецким Рейхом настолько точно, что они вступили бы в силу при определенных обстоятельствах "прямо-таки автоматически".^[29] Автоматизм "стального пакта", который в будущем готовил итальянскому правительству еще большие проблемы, имело начало в предложении Муссолини. Риббентроп, которому его ведомство подготовило два союзных классических договора, т.е. оборонительный типа, никак не представлял их во время Миланской встречи 6/7 мая, после того, как Чано показал ему директивы Дуче.

Муссолини к большой неожиданности Риббентропа был готов к обязательствам, которые предусматривал проект министертсва иностранных дел. Также первоначально запланированное объявление немецко-польского конфликта Риббентроп отставил ввиду этой новости. Вместо этого он оставил Чанo в убеждение, что никакая непосредственная опасность войны не угрожала бы.^[30] Поэтому итальянская делегация думала, что соглашение длительного перемирия было достигнуто. По телефону Муссолини форсировал затем решение: Чанo должен привести переговоры в сею минуту к окончанию и ее результаты огласить обществу.^[31]

Иначе, чем ретроспективно утверждал Чанo, причина внезапного решения лежала в "упрямой реакции" Дуче на ложные сообщения западных газет, которые намекали на ненадежность итальянцев и хрупкость ""Берлинско-Римская ось.^[32] Как бы импульсивно не принималось решение, оно исходило по меньшей мере из взаимодействия чувств, оценок и политического вычисления. Так как фашистское правительство хотело следовать на долгий срок ее стремлениям экспансии, то реально-политические соображения вели вынужденно на сторону Немецкого Рейха. Немецко-итальянский союз был в глазах Муссолини лучшим средством, чтобы усилить давление на Францию. К этому добавлялся страх после объявленного англо-турецкого союза, который рассматривался как антиитальянский маневр. С помощью запланированного – позже зафиксированного в статьях I и II – обьязательства консультации Муссолини надеялся заполучить более широкий взгляд на немецкое планирование и быть в состоянии лучше контролировать партнера.^[33]

Если тянуть квинтэссенцию из договоренностей Милана, то нужно установить, что официально объявленное "полное соответствие точек зрения"^[34] базировалось главным образом на недоразумениях и двухсмысленности. В то время как немецкое правительство регистрировало, прежде всего, наступательное отношение Муссолини и убеждалось в возможности включить партнера оси при будущих военных предприятиях, фашистское руководство полагало, что окончательно была принята договоренность о мирном времени от 4 до 5 годам. Тем не менее, министр иностранных дел Чано

напротив любой дипломатической традиции упустил момент закрепить эту договоренность письменно. Результат Миланского обсуждения даже не был зафиксирован в общем протоколе - "несовместимое с солидной дипломатической практикой легкомыслие".^[35] Кроме того было непростительным, что итальянцы еле-еле брали влияние на разработку текста договора. Только спустя пять дней обсуждалась и состовлялась окончательная формулировка "стального пакта" по образцу немецкого предложения от 12 мая^[36]. Небольшие изменения, которые еще Чано и Аттолико внесли в систему договоров, были второстепенного значения. Таким образом непеременность немецко-итальянской границы подчеркивалась в преамбуле и срок пакта ограничивался в статье VII на 10 лет.^[37] В остальном текст, который Муссолини принял 17 мая 1939г.,^[38] исходил в существенном от перьев немецких дипломатов. Ни многолетний мирный период ни конкретные цели союза не имели упоминания в тексте договора. Даже тайный дополнительный протокол, в котором можно было закрепить более точные соглашения, не имел в этом отношении ничего подобного. Он лишь углублял, то что военное сотрудничество обеих государств должно было ускоряться в будущем. Следовательно, шанс догнать пропущенное в Милане дипломатическим путем, был потерян.

С полным правом предполагалось из этого дилетантского образа действия, что Муссолини было важнее пропагандистское внешнее воздействие соглашения чем настоящее содержание договора. Не осуществление, а миф "стального пакта" стояло в центре его соображений.^[39] Адольф Гитлер, напротив, брал наступательное ядро договора дословно и интегрировал военные возможности, которые пакт предлагал, немедленно в его стратегическое планирование. Уже спустя один день после подписания он сообщал немецкому руководству вермахта о нападении на Польшу с категорическим указанием ничто не сообщать об этом итальянцам.^[40] Вместе с этим было совершено первое противодействие временному мирному желанию Рима, когда некоторые из дипломатов были еще на обратном пути. Вместо того, чтобы предотвращать войну на минимум 3 года, Муссолини его формулой "автоматизма" способствовал определению направления развития, которое вело через Польшу во Вторую мировую войну. Окончание "стального пакта" ускорило процесс принятия управленческих решений в немецком руководстве.

Уже в конце июня итальянцы начинали предвидеть, что немцы скрывали от них сведения и планировали нападение на Польшу. Берлинское послание было встревожено и настойчиво указывало на необходимость немецко-итальянского обмена мнениями.^[41] 12 августа 1939 Гитлер сообщал тогда лично итальянскому министру иностранных дел, что Немецкий Рейх будет скоро реагировать на "польские провокации". Ссылка Чано на оговоренное мирное время снималась с замечанием, что актуальное положение требовало бы немецкую акцию. Кроме того, так подчеркивал Гитлера, конфликт остался бы локально ограниченным и Италия в долг не бралась бы.^[42]

Вопреки критических слов Чано сообщение Немецкого информационного бюро следовало немедленно после Зальцбургской встречи, согласно которому встреча произошла совсем "в духе долга консультирования". "Полное соответствие" во всех пунктах, включая Данциг, было достигнуто - однозначное доказательство "не только тотальной дружбы, но и тотальной готовности", как подчеркивала официальная заметка в печати.^[43] Возмущенно подчеркивал итальянский посол Аттолико в сообщении к Министерству иностранных дел, что с такой несогласованной публикацией не только нарушилась любая форма, а что Италия более или менее была загнана "в тиски статьи III"^[44]. Чтобы предотвратить дальнейшее обязательство Италии, Рим должен был ссылаться в данный момент на статью II и прежде всего на статью I, в которой не только право и долг вложено к взаимному консультированию, но и необходимость извещения, т.е. соглашения.^[45]

Начиная с середины августа Аттолико и Чано искали средства и пути, чтобы воздержать их страну от войны. Хотя западные державы советско-германский пакт от 23 августа 1939 отчетливо попадали в притеснение и для Италии на основе нового стечения открывались новые возможности,

Муссолини дал убедить себя не маршировать слепо на стороне Германии в войну. "Отказаться без того, чтобы ломаться", так теперь звучала целевая установка фашистского правительства.^[46] Так как иначе чем при "оси Рим-Берлин", в основе который не лежало никакого однозначного определения, существовала при "стальном пакте" опасность нарушения договора^[47] - но итальянцы хотели непременно избегать разрыва с Германией. Напротив, они не могли позволить себе Европейский конфлик. В противоположность Берлину Рим был военно активен к этому моменту уже десятилетия: в 1923-34 в Ливии, в 1935-36 в Абссинии, в 1936-39 в Испанской гражданской войне и в 1939 при окупации Албании. Воинские предприятия, которые, правда, происходили всегда вне страны, но, тем не менее, требовали деньги, расходовали материал вооружения и стоили человеческой жизни.^[48] Сформулируемое в Милане желание "по возможности длинтельного мирного периода" было совершенно обосновано.

С огромным списком материала, в котором они перечисляли все виды сырья, которые Берлин должен был бы заблаговременно поставлять, итальянским дипломатам удавалось подтвердить, наконец, что фашистская военная промышленность еще не была готова для военного наступления. Ввиду необъятных требований на уголь, сталь, горючее, благородные металлы и батареи зенитной пушки Гитлер и освобожденный Муссолини публично смирилися от оговоренного долга содействия.^[49] Даже после объявления войны Англии и Франции Гитлер не требовал итальянской поддержки, так что договорное обязательство "стального пакта" оставалось до самого конца недоторкаемым^[50] Рассматривая чисто формально соглашение поэтому не было  повреждено, фактически оно также никогда не имело применение.

Мальте Кениг

^[26] Galeazzo Ciano, Diario 1937-1943, hrsg. v. Renzo De Felice, Mailand 2000 (1946), S. 297 – 13.5.1939. []

^[27] Jens Petersen, „Die Stunde der Entscheidung. Das faschistische Italien zwischen Mittelmeerimperium und neutralistischem Niedergang“, in: Kriegsausbruch 1939. Beteiligte, Betroffene, Neutrale, hrsg. v. Helmut Altrichter/Josef Becker, München 1989, S. 131; Ferdinand Siebert, Italiens Weg in den Zweiten Weltkrieg, Frankfurt a.M./Bonn 1962, S. 163. Für die Vorgeschichte seit 1937 vgl: Mario Toscano, The Origins of the Pact of Steel, Baltimore 1967 (1956), S. 3-306. []

^[28] Siebert, Italiens Weg, S. 166; Toscano, Pact of Steel, S. 264. []

^[29] Memorandum Mussolini, abgedruckt in: Toscano, Pact of Steel, S. 289-91 []

^[30] ADAP, D, VI, ohne Dok.Nr., S. 367-372, Vertragsentwürfe Auswärtiges Amt u. Gesprächsgegenstände für die Zusammenkunft Ribbentrop – Ciano. Deutsches Protokoll der Unterredung vgl.: ADAP, D, VI, Dok. 341, S. 372-374 – 18.5.1939. Italienisches Protokoll abgedruckt in: Toscano, Pact of Steel, S. 308-312. []

^[31] Ciano, Diario, S. 294 – 6./7.5.1939. []

^[32] Ciano, Diario, S. 20 – 23.12.1943 (Gefängnis von Verona). []

^[33] Renzo De Felice, Mussolini il duce. Lo Stato totalitario, 1936-1940, Bd. II, Turin 1981, S. 624 f.; Siebert, Italiens Weg, S. 172 f. []

^[34] Das amtliche Kommuniqué über die Mailänder Zusammenkunft findet sich in: ADAP, D, VI, Dok. 341, S. 374 FN 10. []

^[35] Siebert, Italiens Weg, S. 177. []

^[36] Abgedruckt in: Toscano, Pact of Steel, S. 342-345; vgl.: ADAP, D, VI, Dok. 371, S. 397-399 – 12.5.1939, Aufzeichnung Gaus, Leiter der Rechtsabteilung. []

^[37] Vgl.: Toscano, Pact of Steel, S. 334-363; Siebert, Italiens Weg, S. 178-184. []

^[38] Ciano, Diario, S. 298 – 17.5.1939. []

^[39] Petersen, Stunde der Entscheidung, S. 132 f. []

^[40] ADAP, D, VI., Dok. 433, S. 479 u. S. 482 – 23.5.1939, Besprechungsprotokoll Schmundt; Enno von Rintelen, Mussolini als Bundesgenosse. Erinnerungen des deutschen Militärattachés in Rom 1936-1943, Tübingen/Stuttgart 1951, S. 65. []

^[41] Vgl.: DDI, 8, XII, Doc. 367, S. 291 – 26.6.1939, Doc. 598, S. 449 – 17.7.1939 u. Doc. 649, S. 487 – 22.7.1939, jeweils Attolico an Ciano; Ebd., Doc. 750, S. 566-68 – 2.8.1939, Roatta an Carboni; Ciano, Diario, S. 320 – 19.-21.7.1939. []

^[42] DDI, 8, XIII, Doc. 4, S. 7 – 12.8.1939, Aufzeichnung Ciano. Im deutschen Protokoll fehlt der Passus, der die Italiener von der Bündnispflicht entband, interessanterweise (ADAP, D, VII, Dok. 43, S. 32-40 – 12.8.1939, Aufzeichnung Schmidt), die Notizen des Staatssekretär Ernst von Weizsäcker aber bestätigen, dass die Worte gefallen sind (Die Weizsäcker-Papiere 1933-1950, hrsg. v. Leonidas Hill, Frankfurt a.M./Berlin/Wien 1974, S. 158 – 14.8.1939). []

^[43] DDI, 8, XIII, Doc. 28, S. 23 – 14.8.1939, Anfuso an Ciano. []

^[44] Ettore Anchieri, „Der deutsche Bündnisverrat an Italien. Zur Aktenpublikation des römischen Außenministeriums (II)“, in: Außenpolitik V.9/1954, S. 592 []

^[45] DDI, 8, XIII, Doc. 36, S. 26-29 – 14.8.1939, Attolico an Ciano. []

^[46] Ciano, Diario, S. 328 – 15.8.1939; DDI, 9, I, Doc. 20, S. 11 – 4.9.1939, Attolico an Ciano; vgl.: Siebert, Italiens Weg, S. 288-313; zum Hitler-Stalin-Pakt: Ingeborg Fleischhauer, Der Pakt. Hitler, Stalin und die Initiative der deutschen Diplomatie 1938-1939, Berlin/Frankfurt a.M. 1990. []

^[47] Wie der britische Botschafter bereits anlässlich der Unterzeichnung notierte, vgl.: DBFP, 3, V, Dok. 598, S. 655 – 23.5.1939, Percy Loraine, Rom, an Viscount Halifax. []

^[48] Wolfgang Schieder, „Das faschistische Italien“, in: Der nationalsozialistische Krieg, hrsg.v. Norbert Frei/Hermann Kling, Frankfurt a.M./New York 1990, S. 49-51. []

^[49] ADAP, D, VII, Dok. 301, S. 258 – 26.8.1939, Mussolini an Hitler; Ebd., Dok. 307, S. 262 f. – 26.8.1939, Hitler an Mussolini. Eine Liste, die „einen Stier umbringen würde, wenn er lesen könnte.“, notierte der italienische Außenminister (Ciano, Diario, S. 334 – 26.8.1939). Vgl.: Siebert, Italiens Weg, S. 304-307; Ettore Anchieri, „Italiens Ausweichen vor dem Krieg. Zur Aktenpublikation des römischen Außenministeriums (III)“, in: Außenpolitik V.10/1954, S. 653-662. []

^[50] Enzo Collotti, „L’Italia dall’intervento alla ‚guerra parallela‘“, in: L’Italia nella seconda guerra mondiale e nella Resistenza, hrsg. v. Francesca Ferratini Tosi/Gaetano Grassi/Massimo Legnani, Mailand 1988, S. 21-30; Siebert, Italiens Weg, S. 353-55. []