Заявление генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга Парламентской следственной комиссии ["легенда о дольхштосе"], 18 ноября 1919 г.

Заявление генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга Парламентской следственной комиссии, 18 ноября 1919 г.

[...] Свидетель, генерал-фельдмаршал Гинденбург: Прежде, чем ответить на этот вопрос, я прошу разрешить мне кратко изложить те факты, которыми мы руководствовались во всех наших соображениях, действиях и поступках во время войны, потому что на их почве произросло все, что мы делали. [...]

Я буду называть только исторические даты, считаю, однако, абсолютно необходимым кратко напомнить о них господам.

К моменту нашего вступления в полномочия Верховного Главнокомандования, с начала Мировой войны уже прошло два года. События после 29 августа 1916 г. следует рассматривать в связи с этой датой.

Война, начавшаяся в 1914 г. между Германией и Австро-Венгрией, с одной стороны, и Россией, Францией и Сербией, а затем Англией, Бельгией и Японией, с другой, разрослась. В 1915 г. в военные действия на стороне наших противников вступила Италия, в 1916 гг. – Румыния. По своему характеру эта война была беспримерной в истории. Она растянулась на гигантское пространство, контингенты войск достигли невиданной мощи, техника приобрела главенствующее значение. Имело место невиданное до сих пор взаимопроникновение войны и мировой экономики. Однако численное соотношение вооруженных сил по количеству техники, боеприпасов и дополнительных экономических средств, причем уже с самого начала, было для нас хуже некуда. Никогда значение непредсказуемости событий войны, морального состояния войск, требований к центральному и местному руководству не было столь высоко, никогда, наконец, вклад меньшинства не был столь огромным, как во время этой войны. Верховное Главнокомандование должно было принимать в расчет этот главный характер войны, из него мы исходили при выполнении всей требовавшейся работы. Движимые любовью к Отечеству, мы знали только одну цель: Насколько позволяли людские силы и военные средства, защитить Германский рейх и немецкий народ от опасности и, что касается самой войны, привести их к достойному миру. Чтобы решить эту огромную задачу в тяжелейших условиях, мы должны были обладать несгибаемой волей к победе. Эта воля к победе, была, однако, неразрывно связана с верой в то, что правда за нами. При этом мы сознавали, что наше поражение в этой неравной борьбе будет неизбежным, если все силы Родины не будут мобилизованы для победы на полях сраженией, и моральный дух войск не будет постоянно обновляться за счет свежих сил с Родины. Воля к победе считалась не вопросом личной решительности, а выражением народной воли. Если бы у нас не было воли к победе, или бы мы не предполагали, что народ обладает ею как чем-то самим собой разумеющимся, то мы бы не приняли назначения на этот пост. Если генерал не хочет завоевать победы для своей страны, то он не должен брать командование на себя; он не должен делать этого и тогда, когда ему одновременно отдается приказ капитулировать. Такого приказа мы не получали. Если бы мы получили такой приказ, то отказались бы взять на себя Верховное Главнокомандование.

Германский Генеральный штаб был воспитан на учениях великого философа войны Клаузевица. В соответствии с этим мы всегда считаем войну продолжением политики другими средствами, а именно с помощью оружия. Наша мирная политика провалилась. Мы не хотели войны, но всеравно получили самую большую [...] – самую большую, тяжелую и беспощадную войну, которую когда-либо знала история. Пусть история и даст ответ на вопрос, почему это произошло. Я совершенно уверен только в одном: немецкий народ не хотел войны, германский кайзер не хотел ее, правительство не хотело ее, и по-настоящему ее не хотел Генеральный штаб, потому что он лучше других осознавал, в сколь тяжелом положении мы окажемся, вступив в войну с Антантой. Тот факт, что центральные органы вооруженных вели подготовку на случай, если война окажется неизбежной, входило в их обязанности по отношению к народу. В этом заключалась их функция, и они были обязаны, в случае неизбежности войны и во время ее использовать каждый шанс.

Мы считали нашей первейшей задачей, прибегнув к помощи оружия, завершить войну как можно быстрей и как можно успешней с тем, чтобы руководство рейха, как только это станет возможным, опять смогло решать вопросы государственной жизни с помощью обычных средств мирной политики. Такое мнение было естественным; оно было определяющим при ведении войны и в обсуждении не нуждалось. Кроме того, во время Мировой войны пришло осознание того, сколь часто удача покидала нас, сколь значительно было превосходство врага в движимых и недвижимых средствах ведения войны, что потери всех ценностей должны были быть столь беспримерными даже при сравнительно успешном исходе войны, что эта потеря сил была равнозначна неудачному исходу войны.По вышеназванным причинам мы оказались под растущим давлением, и без того уже будучи вынуждены закончить войну как можно скорее из любви к Отечеству и народу.

Мы знали, чего можно требовать от армии, от высшего и низшего командования, ни в последнюю очередь от человека в серой шинели, и каковы их заслуги. Но несмотря на неслыханные требования к армии и командованию, несмотря на численное превосходство противника, мы смогли бы довести неравную борьбу до успешного конца, если бы удалось достигнуть сплоченности и согласованности в действиях армии и Родины. В этом мы видели средство для победы немецкого дела, добиться которой мы были твердно намерены.

Но что случилось на самом деле? В то время как у врага, несмотря на его превосходство в движимых и недвижимых средствах, все группы, все слои населения по мере того, как положение становилось все более сложным, все больше сплачивались, движимые волей к победе, у нас в тот момент, когда такое единство ввиду нашей слабости было необходимо еще больше, заявили о себе групповые интересы, [...] и эти обстоятельства очень скоро привели к падению и ослаблению воли к победе [...]

История даст свою окончательную оценку тому, о чем мне больше не дают говорить. На тот момент мы еще надеялись, что воля к победе подчинит все остальное своему влиянию. Когда мы вступили на свой пост, мы внесли руководству рейха ряд предложений, цель которых заключалась в том, чтобы объединить все национальные силы в стремлении найти быстрое и выгодное разрешение вопроса о войне; одновременно эти предложения продемонстрировали руководству рейха, сколь огромные задачи ему предстоит решать. Какова была участь наших предложений, частично опять-таки из-за вмешательства партий, известно. Вместо энергичного и здорового сотрудничества, к которому я стремился, дали о себе знать несостоятельность и недееспособность. [...]

Озабоченность по поводу того, сможет ли Родина выстоять до тех пор, пока война будет выиграна, с того момента больше не покидала нас. Мы еще часто поднимали свой голос, предостерегая правительство. В это время началось тайное, планомерное разложение флота и армии, бывшее продолжением схожих явлений мирного периода. Результаты этих стараний не остались незамеченными для Верховного Главнокомандования армии в последние годы войны. Верные своей присяге войска, стоявшие в стороне от революционной нервотрепки, тяжело пострадали от поведения революционно настроенных товарищей, несовместимого с чувством долга; им пришлось вынести всю тяжесть борьбы на своих плечах. [...]

Планы командования уже не удалось осуществить. Наши повторные предложения об ужесточении дисциплины и законодательства не получили хода. Поэтому наши операции должны были потерпеть поражение, и катастрофа должна была случиться, революция только поставила в этом деле последнюю точку. [...] Один английский генерал сказал правильно: "Германской армии всадили в спину кинжал." Добрая часть армии не несет никакой ответственности [за поражение]. Ее заслуги достойны такого же восхищения, как и заслуги офицерского корпуса. Со всей ясностью доказано, кто несет эту ответственность. Если потребуется еще одно доказательство, то оно содержится в приведенном высказывании английского генерала и в безмерном изумлении наших врагов по поводу их победы.

Такова главная линия развития военных событий, имевших столь трагические последствия для Германии после ряда столь блестящих, доселе невиданных успехов на многочисленных фронтах, после достижений армии и народа, для которых не найдется достойной похвалы. Эту линию нужно было прочертить для того, чтобы те действия в период войны, за которые мы несем ответственность, получили правильную оценку.

Что касается остальных вопросов, то я заявляю, что генерал Людендорф и я при принятии всех важных решений придерживались одинакового мнения и действовали в полном согласии друг с другом. Мы вместе разделили заботы и ответственность. Так что мы рука об руку отвечаем и за позицию, и за действия Верховного Главнокомандования после 29 августа 1916 г. […]

(Перевод с нем.: Л. Антипова)