Einführung:Beschluss über die Ersetzung der Lebensmittel- und Rohstoffbeschaffung durch die Naturalsteuer
Während des Bürgerkrieges hatten die Bauern im Wesentlichen die Last der Ernährungsdiktatur mit ihrer willkürlichen und mit Waffengewalt durchgesetzten Getreidebeschaffung erduldet. Dabei gingen sie meistens überlegt vor. Solange die Gefahr eines Sieges der „Weißen“ bestand, die erklärtermaßen die Aufteilung des Gutslandes rückgängig machen wollten, verhielten sie sich ruhig. Sobald die Rote Armee die Oberhand gewann, steigerte sich die Unruhe und die Bauern brachten ihren Unmut gegen das System der Getreidebeschaffung offen zum Ausdruck. Als die Bolschewiki, nachdem sie den Bürgerkrieg weitgehend für sich entschieden hatten, an der Getreidebeschaffung festhielten und in ihr sogar das Kernstück des „sozialistischen Produktentausches“ erblickten, brach Ende 1919 in den durch die Beschaffungspolitik am stärksten in Mitleidenschaft gezogenen Getreidegebieten – den Steppen der Wolga und der Ukraine – der bewaffnete Aufstand aus. Im Winter 1920/21 erreichte der Kampf um das Getreide seinen Höhepunkt. Das Abrücken von der Getreidebeschaffung war deshalb Anfang 1921 zum Machterhalt unvermeidlich. Was Weiße und Alliierte mit ihren Truppen nicht vermocht hatten, bewirkten nun die Bauern: Sie zwangen die Bolschewiki zum Einlenken. Wie sehr es sich bei diesem Bauernprotest um einen verzweifelten Überlebenskampf handelte, zeigte sich daran, dass die Hauptgebiete der Aufstände mit denen der fürchterlichen Hungersnot von 1921/22 zusammenfielen.
Bereits Anfang 1920 war vorgeschlagen worden, die willkürliche Getreidebeschaffung durch eine für die Bauern berechenbare Naturalsteuer zu ersetzen. Doch die Bolschewiki hielten an dem realitätsfernen Konzept der staatlich gelenkten Landwirtschaft fest – mit verheerenden Folgen für das Schicksal des Landes und damit auch der Revolution. Ein weiteres Jahr blieben die Wirtschaftskräfte der Kleinproduzenten durch eine allumfassende staatliche Bevormundung gelähmt. Im Winter 1920/21 wurde auch nicht mehr davor zurückgeschreckt, die Saatgetreidevorräte der Kleinbauern zentral in den Orten zu sammeln, um zum Frühjahr 1921 die Aussaat nach Plänen unter staatlicher Aufsicht durchzuführen. Die Bolschewiki verschuldeten mit ihrem ideologischen Starrsinn eine Katastrophe, von der sich das Land bis zum Zweiten Weltkrieg nicht wieder vollständig erholen sollte. Nachdem die russische Landwirtschaft die Zeiten des Welt- und Bürgerkriegs verhältnismäßig unversehrt überstanden hatte und der Bestand an tierischer Zugkraft bis 1920 gegenüber 1916 lediglich um 10 % gesunken war, sollte die Hungersnot 1921/22 mehr als die Hälfte der Arbeitstiere in den Getreideanbaugebieten vernichten und dadurch ihre Fähigkeit, Überschüsse zu produzieren, langfristig entscheidend schwächen.
Nach dem Scheitern der Ernährungsdiktatur gab es angesichts des weitgehend zum Stillstand gekommenen Warenaustausches zwischen Industrie und Landwirtschaft und der schnell fortschreitenden Inflation anfangs keine Alternative zu einer Naturalsteuer, um den Lebensmittelbedarf der Städte und der Armee zufriedenzustellen. Dabei war allen bewusst, dass die Höhe der Naturalsteuer die Landwirtschaft stark belastete. Mit der Wiederherstellung des normalen Warenumsatzes zwischen Industrie und Landwirtschaft sollte die Steuer deshalb gesenkt werden.
Die Bolschewiki betrachteten die Verkündung des Beschlusses über die Naturalsteuer zunächst als „taktischen Rückzug“ vor den Interessen der Bauern. Gleichwohl waren sie überzeugt, dass die Maßnahme keinen radikalen Bruch mit den Vorstellungen des „Kriegskommunismus“ darstellen würde, und hielten unbeirrt an ihren Zielsetzungen fest, das Geld abzuschaffen und einen Naturaltausch mit den Bauern zu etablieren. Die Naturalsteuer sollte den Bauern einen Anreiz zur Ausweitung der Agrarproduktion geben, indem sie ihnen erlaubte, über ihre Überschüsse frei zu verfügen und diese im lokalen Rahmen zu vermarkten. Die Parteiführung ging davon aus, dass es gelingen würde, einen Großteil dieser Überschüsse im Tausch gegen Industriewaren über den Staatshandel und die verstaatlichten Konsumgenossenschaften zu erfassen. Noch im Mai 1921 beschäftigte sich die Sowjetbürokratie mit der Frage, wie die Äquivalentrelationen von Agrar- zu Industrieprodukten im Rahmen des Naturaltausches festgelegt werden sollten.
Dabei war zu diesem Zeitpunkt schon unverkennbar, dass die Partei die während des „Kriegskommunismus“ erreichte Kontrolle über die Agrarproduktion erheblich überschätzt hatte. Tatsächlich hatte der in die Illegalität abgedrängte private Handel in Form des Schwarzmarktes und der „Sackträger“ zu jedem Zeitpunkt eine größere Bedeutung für die Versorgung der Bevölkerung als die über den Staat zugeteilten Lebensmittel. Die mit dem Beschluss verbundene Legalisierung des privaten Handels im lokalen Rahmen gewann deshalb schnell eine Eigendynamik. Bis zum Herbst 1921 erlitt das Konzept des Naturaltauschs ein totales Fiasko und der Staatshandel war von dem aus der Illegalität befreiten Privathandel nicht nur aus dem lokalen, sondern auch aus dem nationalen Markt verdrängt worden. Die Bedeutung des Beschlusses muss deshalb auch darin gesehen werden, dass er die ganze Verlogenheit der bisherigen staatlichen Wirtschaftspolitik aufdeckte.
So berechtigt der Beschluss über die Naturalsteuer als Beginn der NĖP angesehen wird, so wichtig ist es festzuhalten, dass es noch geraume Zeit dauern sollte, bis sich die Konzeption dieser Politik in den Köpfen zumindest einiger Bolschewiki abzeichnete. Vor allem bei Lenin setzte im Verlauf des Jahres 1921 ein weitergehendes Umdenken ein, das von der Aussage eines erzwungenen Rückzugs abrückte und zu einer immer optimistischeren Beurteilung der Möglichkeiten der NĖP als alternativer Strategie des sozialistischen Aufbaus kam, die den Bedürfnissen eines kleinbäuerlich geprägten Landes Rechnung trug. Erst dadurch gewann die NĖP bis 1923 allmählich Konturen, die ihr zu Beginn gefehlt hatten. So forderte Lenin, „wirtschaften zu lernen“. Die staatlichen Organe sollten die privaten Anbieter vom Markt verdrängen, indem sie die Versorgungs- und Dienstleistungsfunktionen besser erfüllten.
Weiter sahen seine Überlegungen die Herstellung eines Bündnisses zwischen Arbeiterklasse und Bauernschaft vor, und schließlich konzipierte er den „Genossenschaftsplan“, der durch die genossenschaftliche Organisation der bäuerlichen Kleinproduzenten unter der Diktatur des Proletariats die Gefahr einer Restauration des Kapitalismus aus der bäuerlichen Kleinproduktion überwinden wollte. Die Ausformulierung eines Agrarprogramms der Bolschewiki sollte aber noch weitere Zeit erfordern. Erst die Politik des „Licom k derevne“ [das Gesicht dem Dorfe zuwenden] brachte 1924-1925 den mit dem Beschluss über die Naturalsteuer eingeschlagenen Weg zur Stimulierung der bäuerlichen Kleinproduktion zum Abschluss. Bereits im Herbst 1925 zeichnete sich eine neuerliche Politikwende ab, die Ende 1927 zur Gewaltanwendung gegen die Bauern zurückführte und 1929-1933 in der mit der Zwangskollektivierung vollzogenen Expropriation der bäuerlichen Produktionsmittel gipfelte.
Worin bestand der Kerngedanke des Beschlusses? Es ging vorrangig um die Beendigung der Willkür. Indem die Naturalsteuer aufhörte, nach „Überschüssen“ zu fragen und bereits vor Beginn der Aussaat exakt vorschrieb, wieviel Naturalien an den Staat abzuliefern waren, gab sie den Bauern Rechtssicherheit. Zugleich vermittelte die Zusage, Überschüsse unbehindert auf den Markt bringen zu können und so das Einkommen zu erhöhen, einen wirksamen Anreiz zur Produktionssteigerung. Der Beschluss stellte schnell unter Beweis, was die aus staatlichen Fesseln befreite Initiative der Kleinproduzenten zu leisten imstande war. In den Landesteilen, die nicht von der Hungersnot betroffen waren, erholte sich die Agrarproduktion unerwartet schnell. Die Versorgungslage besserte sich und die Bauern begannen erneut, ihre Betriebe auszubauen. Auch die Besteuerung nach Acker statt nach der Aussaatfläche wirkte sich positiv auf die Ausdehnung der Anbaufläche aus. Bereits 1923 hatte sich die Getreideproduktion soweit stabilisiert, dass mit etwa 3 Mio. t wieder fast ein Drittel der Vorkriegsmenge an Getreide exportiert werden konnte. Die Besteuerung des Klein- und Jungviehs hemmte allerdings anfangs die Ausdehnung der Viehzucht, bis es 1923 von der Besteuerung ausgenommen wurde.
Die Naturalsteuer traf einen größeren Teil der Bevölkerung als zuvor die Pflichtablieferung von Getreide. Die ursprünglich geplante Höhe für die einzelnen Regionen lag deshalb nicht niedriger als der tatsächliche Einzug über die Ernährungsdiktatur im Vorjahr. Lediglich infolge der Missernte blieb der Gesamteinzug niedriger. Die Berechnung der Naturalsteuer erfolgte anfangs nach einem komplizierten System. Sie setzte sich 1921 aus 13 Einzelsteuern zusammen, die in insgesamt 18 landwirtschaftlichen Erzeugnissen zu zahlen waren. 1921/22 mussten die Bauern außerdem noch eine Reihe weiterer direkter Steuern entrichten, so dass die Steuerbelastung zwischen den einzelnen Regionen erheblich differierte. Durch das umständliche Einzugsverfahren verdarb ein Teil der erfassten Produkte. Anfang 1922 vereinfachte man die Steuerberechnung. Die einzelnen Naturalsteuern wurden nun zu einer „einheitlichen Naturalsteuer“ zusammengefasst, die nur noch in sechs wichtigen Produkten zu entrichten war. Im Mai 1923 wurden dann sämtliche direkten Steuern auf die Landwirtschaft zur einheitlichen Landwirtschaftssteuer zusammengefasst, die in Geld erhoben werden sollte.
Angesichts der weitreichenden Folgen, die die Naturalsteuer als Anstoß zur NĖP hatte, erscheint es wichtig, sich das Schicksal der Bestimmungen des Beschlusses etwas näher anzuschauen. Während er in Bezug auf den zu vermittelnden Leistungsanreiz an die Bauern die Gesamtphase der NĖP bis 1927 bestimmen sollte, schien die Naturalsteuer selbst für diese Zielsetzung schon nach kurzer Zeit eher hinderlich zu sein. Die unbeabsichtigte Wiederherstellung des Marktes im nationalen Rahmen bis zum Herbst 1921 erzwang zugleich, von der Abschaffung des Geldes Abstand zu nehmen und die Inflation zu bekämpfen. Die 1922 begonnene Währungsreform wurde Anfang 1924 erfolgreich abgeschlossen. Damit verfügte die Sowjetunion wieder über eine stabile Währung. Eine Naturalsteuer passte nicht länger in das Konzept. Nachdem 1921/22 fast die gesamte Besteuerung in Naturalien erfolgt war, zahlten die Bauern 1922/23 bereits 24 % der Steuern in Geld.
Im Dezember 1923 ordnete der Rat der Volkskommissare die Einstellung der Steuerannahme in Naturalien zum 1. Januar 1924 und die Liquidierung des betreffenden Apparats des Volkskommissariats für Versorgung an. Dazu trug auch bei, dass die Naturalsteuer den staatlichen Getreidebedarf Anfang der 1920er Jahre vollständig befriedigte und kaum andere Nachfrager auf dem Markt auftraten. Die Getreidepreise fielen dadurch so stark, dass der Unterhalt des Apparats zur Annahme der Naturalsteuer als unvertretbar teuer erschien. Berechnungen ergaben, dass die Einziehungskosten 1922/23 etwa 40 % des Werts der erfassten Naturalien in den zeitgenössischen Marktpreisen ausmachten. Anfang 1924 wurde der gesamte Steuerapparat dem Volkskommissariat für Finanzen unterstellt. Damit änderte sich auch der Charakter der Steuer. Hatte sie zunächst den Bedarf des Staates an Nahrungsmitteln sicherzustellen, bekam sie nun fiskalischen Charakter. Der Übergang zur Geldsteuer erweiterte die Manövrierfreiheit der Bauernwirtschaften auf dem Markt und trug damit zur Entwicklung des Warenumsatzes bei.
Das Versagen des Staates bei der Regulierung des Getreidemarktes, das durch die eklatante Unterbewertung des Getreides gegenüber allen anderen Gütern zu einer Verkaufszurückhaltung der Bauern führte, sollte schon im Herbst 1925 zum Entstehen des Märchens vom „Getreidestreik“ der Bauern führen und Ende 1927 den Vorwand für den Rückfall in die Zwangseintreibung von Getreide in Form der „außerordentlichen Maßnahmen“ bei der Getreidebeschaffung liefern. Im Nachhinein erweist sich deshalb die Entscheidung zur Umwandlung der Landwirtschaftssteuer in eine Geldsteuer als verhängnisvoll. Sie verkannte den strategischen Wert des Getreides. Die Beibehaltung einer Naturalsteuer auf Getreide wäre in jedem Fall der Rückkehr zur Politik des „Kriegskommunismus“ am Ende der 1920er Jahre vorzuziehen gewesen.
Auf den Kerngedanken der Naturalsteuer, private Initiative freizusetzen, sollte das Sowjetsystem noch mehrfach in Notsituationen ohne Verbindung mit einem Systemwechsel zurückkommen. So reagierte das Regime auf die verheerende Hungersnot von 1932/1933 erneut mit einer Art Naturalsteuer, nämlich der Einführung der Pflichtablieferung auf die Produktion von Kartoffeln, Getreide, Milch und Fleisch. Nach Erfüllung der Pflichtablieferung wurde den Bauern die freie Vermarktung auf den nun unter der Bezeichnung „Kolchosmarkt“ neuerlich legalisierten Basaren als Anreiz zur Produktionsausweitung in den privaten Nebenwirtschaften mit durchaus sichtbarem Erfolg gestattet. Die Bezeichnung dieser Politik als „Neo-Nėp“ verkennt aber, dass anders als Anfang der 1920er Jahre kein Umdenken in der Transformationsstrategie oder in Bezug auf die Wirtschaftsordnung erfolgte.
Auch die von Chruščev 1953 zeitweilig verfolgte Liberalisierung der Agrarpolitik durch die Befreiung der privaten Agrarproduktion aus der staatlichen Gängelung basierte in ihrem Erfolg auf dem Vorbild der Naturalsteuer. Der starke Anstieg der Agrarproduktion in China nach der Auflösung der Volkskommunen lässt erahnen, um wieviel größer die Produktionssteigerung Mitte der 1950er Jahre hätte ausfallen können, wenn Chruščev zugleich die Auflösung der Kolchose betrieben hätte. Und schließlich war es Michail Gorbačev, der das Beispiel der Naturalsteuer und des durch sie bewirkten Übergangs vom „Kriegskommunismus“ zur NĖP heranzog, um das Ausmaß des mit seiner Perestroika angestrebten Umbruchs zu charakterisieren. In der Tat hat dieser Vergleich etwas Verlockendes: Die von Gorbačev ins Auge gefasste Nutzung von Marktelementen in einem System der Planwirtschaft sollte auch Ende der 1980er Jahre wieder in kurzer Zeit die ganze Verlogenheit der offiziellen Wirtschaftsideologie aufdecken und letztlich zum Systembruch und 1991 zum Ende der Sowjetunion führen.
Text: CC BY-SA 4.0
В годы гражданской войны крестьяне оказались той группой населения, на долю которой пришлись все тяготы продовольственной диктатуры и продразверстки, насаждаемой силой оружия и произвола. При этом они в большинстве своем вели себя рассудительно. До тех пор, пока существовала угроза победы белых, которые стремились пересмотреть раздел помещичьей земли, они вели себя более или менее спокойно. Как только Красная Армия одерживала победу, волнения начинали нарастать, и крестьяне открыто выражали свое недовольство системой продразверстки. Т.к. большевики, после того, как им удалось решить исход войны в свою пользу, не отказались от продразверстки, а наоборот, стали рассматривать ее как форму «социалистического товарообмена», в 1919 г. в степных регионах Волги и Украины, т.е. в зерновых районах, больше всего пострадавших от продразверстки, развернулось вооруженное восстание. Зимой 1920/21 гг. борьба за зерно достигла своего апогея. Поэтому в начале 1921 г. отказ от продразверстки стал просто необходим, если большевики действительно хотели удержать власть в своих руках. Так крестьяне добились того, чего не удалось в свое время добиться белым, Антанте и их войскам: большевики пошли на уступки. Сам факт, что повстанческое движение развивалось в районах, где в 1921/1922 гг. разразится страшный голод, свидетельствует о том, что крестьянский протест был ничем иным, как отчаянной борьбой за существование.
Уже в начале 1920 г. было выдвинуто предложение отказаться от продразверстки и порожденной ею системы произвола, заменив ее на натуральный налог, принципы которого были более понятны и убедительны для крестьянства. Однако в этот период большевики оставались сторонниками системы сельского хозяйства, которая предусматривала его управление государством и не учитывала реалий экономической жизни, что имело разрушительные последствия для судеб страны, а тем самым и революции. Экономические силы мелких хозяйств еще на год были парализованы всеобъемлющей опекой государства. Зимой 1920/1921 гг. советское руководство пошло даже на то, чтобы реквизировать посевной материал мелких крестьянских хозяйств и передать его на хранение в централизованном порядке в отдельные населенные пункты. За этими действиями скрывалось намерение провести посевную весны 1921 г. по планам государства и под его контролем. Идеологическое упрямство большевиков стало причиной катастрофы, от последствий которой государство полностью не смогло оправиться вплоть до начала Второй мировой войны. В то время как Первая мировая и Гражданская война сравнительно мало сказались на сельском хозяйстве России (так например, поголовье вьючных животных к 1920 г. снизилось по сравнению с 1916 г. только на 10 %) голод 1921/1922 гг. уничтожил более половины поголовья рабочего скота в зерновых районах и тем самым надолго и значительно подорвал способность последних к производству излишков.
После провала политики продовольственной диктатуры, в связи с тем, что товарообмен между промышленностью и сельским хозяйством был большей частью нарушен, а инфляция быстро росла, натуральный налог оставался последней возможностью удовлетворить потребности города и армии в продовольствии. Общим было осознание того, что натуральный налог такого размера ляжет тяжелым бременем на плечи деревни. Размер налога предполагалось снизить после того, как нормальный товарообмен между промышленностью и сельским хозяйством будет восстановлен.
Поначалу большевики рассматривали постановление о натуральном налоге как «тактическую уступку» крестьянским интересам. Данная мера не означала для них решительного разрыва с принципами «военного коммунизма». Они по-прежнему не хотели отказываться от своей цели отменить деньги и ввести натуральный обмен с крестьянством. Предоставляя крестьянам возможность свободно распоряжаться излишками своего производства и продавать их непосредственно на местах, натуральный налог должен был дать толчок развитию аграрного производства. Руководство партии надеялось на то, что большую часть этих излишков удастся охватить путем их обмена на промышленные товары через государственную торговлю и национализированную потребительскую кооперацию. Еще в мае 1921 г. оно вело дискуссии о том, какими должны быть эквивалентные соотношения между долей аграрной и промышленной продукции в натуральном налоге. При этом уже в то время было ясно, что партия переоценивала степень контроля над аграрным производством, завоеванного ею в период «военного коммунизма». В действительности же такие формы частной торговли как черный рынок и мешочники, даже поставленные вне закона, имели большее значение для снабжения населения, чем продовольствие, распределяемое государством. Поэтому решение о легализации частной торговли на местном уровне в процессе реализации быстро развило собственную динамику. К осени 1921 г. программа натурального обмена между городом и деревней полностью провалилась, а частная торговля, вышедшая из подполья, вытеснила государственную не только на местном рынке, но и на общегосударственном. Поэтому значение постановления наряду с прочим заключается в том, что оно обнажило всю лживость предшествующей экономической политики государства.
Интерпретация постановления о натуральном налоге как отправной точки НЭПа возражений не вызывает. Однако следует указать на одно важное обстоятельство: пройдет еще достаточно времени, прежде чем концепция этой политики обретет законченную форму в головах отдельных большевистских лидеров. В течение 1921 г. взгляды Ленина постепенно развивались в том смысле, что он отказался от представления о НЭПе как о вынужденном «шаге назад» и склонялся скорее к оптимистической оценке возможностей НЭПа как альтернативной стратегии строительства социализма, исходящей из потребностей страны, для которой было характерно преобладание мелких крестьянских хозяйств. Исключительно благодаря этой переоценке НЭП постепенно приобрел стройную и законченную форму, каковой ему недоставало вначале. Теперь Ленин требовал «учиться хозяйствовать». Государственные органы должны были вытеснить частника с рынка, лучше его решая проблемы снабжения и коммунальных нужд. Кроме того, планы Ленина предусматривали создание союза рабочего класса и крестьянства. И наконец, им был разработан «кооперативный план», который преследовал цель путем создания кооперативов из мелких крестьянских хозяйств устранить опасность реставрации капитализма в условиях диктатуры пролетариата. На разработку аграрной программы большевикам еще потребуется некоторое время. Все начинания, инициированные постановлением о натуральном налоге и нацеленные на активизацию мелких крестьянских хозяйств, были доведены до логического завершения в 1924-1925 гг., в ходе осуществления политики «лицом к деревне», одним из застрельщиков которой был Бухарин. Уже осенью 1925 г. появились первые признаки политических изменений; в конце 1927 г. их протагонисты вновь заговорят с крестьянами языком силы. Апогеем новой политики в деревне станет насильственная коллективизация и экспроприация средств производства крестьянских хозяйств в 1929-1933 гг.
В чем заключалась главная идея постановления? В первую очередь нужно было положить конец произволу в деревне. С введением натурального налога государство перестало интересоваться излишками крестьянских хозяйств и уже до начала сева четко устанавливало, сколько продовольствия следовало сдать на его приемные пункты. Тем самым крестьяне получили больше правовых гарантий. Одновременно деревне было разрешено беспрепятственно сбывать на рынке излишки. Благодаря этому ее доходы возросли, что в свою очередь стало действенным стимулом к повышению производительности отдельных хозяйств. Уже скоро постановление продемонстрировало, каких результатов можно достичь, освободив из пут государства инициативу мелких производителей. В тех регионах страны, которые не пострадали от голода, стал неожиданно быстро повышаться уровень аграрного производства. Положение со снабжением улучшалось, и крестьяне снова начали расширять свои предприятия. Налогообложение по размеру всей площади земли, а не по посевной площади положительным образом сказалось на размере посевных площадей, которые постепенно увеличивались. Уже в 1923 г. производство зерновых стабилизировалось настолько, что страна смогла экспортировать 3 000 000 т. хлеба, т.е. одну треть довоенного объема. В 1923 г. было отменено налогообложение на мелкий скот и молодняк, поначалу мешавшее развитию животноводства.
Натуральным налогом была охвачена большая часть населения, чем в свое время продразверсткой. Однако первоначально запланированный размер налога из-за этого не стал ниже реального сбора в период продовольственной диктатуры. Если общий сбор и оставался более низким, то только из-за неурожая. Начисление натурального налога поначалу проводилось по сложной системе. В 1921 г. он состоял из 13 отдельных налогов на сельскохозяйственные продукты 18 наименований. Кроме того, в 1921/1922 гг. крестьяне были обязаны платить еще несколько прямых налогов, в результате чего налогообложение значительно отличалось от региона к региону. Из-за сложной процедуры сбора налогов часть собранного продовольствия пропадала. В начале 1922 г. система начисления налогов была упрощена. Отдельные натуральные налоги были соединены в единый натуральный налог на продукты шести наименований. Наконец, в мае 1923 г. все прямые налоги на сельскохозяйственное производство были объединены в единый сельскохозяйственный налог, который взимался деньгами.
Т.к. введение натурального налога сыграло большую роль в период перехода к НЭПу, следует проследить дальнейшую судьбу постановления более подробно. Если само содержащееся в нем решение сохраняло свое значение в течение всего периода НЭПа вплоть до 1927 г., будучи средством активизации материальной заинтересованности крестьян, то натуральный налог, как вскоре оказалось, противодействовал этой цели. Незапланированное возрождение рынка в масштабах всего государства к осени 1921 г. вынудило большевистское руководство отказаться от планов по отмене денег и приступить к борьбе с инфляцией. Начатая в 1922 г. денежная реформа была успешно завершена к началу 1924 г. В итоге Советский Союз получил твердую валюту. Натуральный налог больше не устраивал советских руководителей в качестве средства их экономической политики. Если в 1921/1922 гг. почти все налогообложение осуществлялось в форме натурального налога, то уже в 1922/1923 гг. крестьяне платили 24 % всех налогов деньгами. В декабре 1923 г. Совет Народных Комиссаров распорядился о прекращении сбора натурального налога с 1 января 1924 г. и ликвидации соответствующего аппарата народного комиссариата снабжения. Наряду с прочим это решение было вызвано тем, что натуральный налог в начале 20-х гг. полностью удовлетворял потребность государства в зерне, но рыночный спрос на него отсутствовал. Из-за этого цены на зерно упали настолько, что содержание аппарата по сбору натурального налога казалось недопустимо дорогим. Все расчеты говорили о том, что расходы по сбору налогов в 1922/1923 гг. составили около 40 % от стоимости всего собранного продовольствия по рыночным ценам того времени. Поэтому в начале 1924 г. весь налоговый аппарат был переведен в ведомство народного комиссариата финансов. Одновременно изменился и сам характер налога. Если поначалу его функция заключалась в том, чтобы гарантировать удовлетворение потребностей государства в продовольствии, то теперь он приобрел фискальный характер. Переход к денежному налогу способствовал росту маневренности крестьянских хозяйств на рынке, а значит и росту товарооборота.
Несостоятельность государства в деле регулирования зернового рынка была очевидной. Недооценка им зерна по сравнению с другими продуктами сельскохозяйственного производства спровоцировало нежелание крестьян продавать его. Уже осенью 1925 г. получил распространение миф о «зерновой забастовке» крестьян; в конце 1927 г. он послужил поводом для возврата к такой «чрезвычайной мере» как насильственная реквизиция зерна во время хлебозаготовок. Поэтому с позиции сегодняшнего дня решение о замене сельскохозяйственного налога на денежный налог представляется роковым. Государство недооценило стратегическую ценность зерна. В конце 20-х гг. в любом случае следовало предпочесть натуральный налог на зерно возврату к политике «военного коммунизма».
В последующий период советское руководство под давлением обстоятельств еще неоднократно будет вынуждено возвращаться к главной идее, стоявшей за введением натурального налога, а именно к активизации личной инициативы крестьян, избегая при этом реформы всей системы. Так на разорительный голод 1932/1933 гг. оно вновь отреагирует введением своего рода натурального налога, а именно обязательной сдачи государству таких продуктов как картофель, зерно, молоко и мясо. После сдачи обязательной нормы крестьянам разрешалось свободно продавать излишки на базарах, которые были легализованы под новым названием «колхозного рынка». Такие меры, успех которых был налицо, предпринимались с целью подвигнуть крестьян на расширение их частных подсобных хозяйств. Однако исследователи, называющие эту политику «Нео-НЭПом», явно недооценивают того факта, что иначе, чем в начале 20-х гг., в 30-е гг. стратегия трансформации советской экономики и само ее устройство оставались неизменными. В 1953 г., при Хрущеве натуральный налог был использован в качестве инструмента либерализации аграрной политики, выразившейся в освобождении частного аграрного производства из-под мелочной опеки государства. Если учесть, насколько повысился уровень аграрного производства в Китае после ликвидации народных коммун, то можно лишь догадываться, каким мог быть прирост аграрного производства в СССР в середине 50-х гг., если бы Хрущев решился на роспуск колхозов. И наконец, Горбачев провел аналогию между введением натурального налога и переходом от «военного коммунизма» к НЭПу и теми изменениями, которые предполагалось осуществить в ходе Перестройки. В действительности в этом сравнении крылся некий соблазн. Введение отдельных элементов рынка в рамках плановой экономики в конце 80-х гг., предпринятое в соответствии с замыслами Горбачева, способствовало тому, что в очередной раз стала очевидной вся лживость официальной экономической идеологии. В конечном итоге эти меры повлекли за собой коллапс социалистической системы, а в 1991 г. – Советского Союза.
Текст и перевод: CC BY-SA 4.0