Einführung:John F. Kennedy, Rundfunk- und Fernsehrede an das amerikanische Volk zur Berlin-Krise
Berlin stand während des Kalten Krieges mehrfach im Zentrum der Auseinandersetzungen zwischen den Vereinigten Staaten und der Sowjetunion. Die große symbolische Bedeutung Berlins hing mit dem besonderen Status der geteilten Stadt, ihrer Lage inmitten der DDR und dem Versuch beider Seiten zusammen, hier die Überlegenheit des jeweiligen Systems zu demonstrieren. Mit seinem Ultimatum von November 1958 löste der sowjetische Staatschef Nikita Chruščëv eine schwere Berlin-Krise aus. Das Verhältnis der Großmächte verschlechterte sich weiter, als am 1. Mai 1960 ein amerikanisches U-2-Spionageflugzeug über sowjetischem Territorium abgeschossen wurde. Das geplante Gipfeltreffen zwischen Chruščëv und US-Präsident Dwight D. Eisenhower wurde abgesagt.
In der Hoffnung, den Dialog wieder in Gang zu bringen, schlug John F. Kennedy seinem sowjetischen Gegenpart bereits einen Monat nach seinem Amtsantritt ein persönliches Treffen vor. Doch erst nachdem die USA Mitte April 1961 mit dem fehlgeschlagenen Invasionsversuch in der kubanischen Schweinebucht eine empfindliche Niederlage erlitten hatten, antwortete Chruščëv positiv. Aus seiner Sicht hatte der noch unerfahrene amerikanische Präsident Schwäche gezeigt, die der sowjetische Parteichef beim Gipfeltreffen am 3. und 4. Juni in Wien für seine Berlin-Politik ausnutzen wollte. Das Ultimatum von 1958 hatte noch keine Verbesserungen gebracht. Die Position der ostdeutschen Regierung wurde immer schwächer, die Unzufriedenheit im Land wuchs. Ingenieure und Ärzte verließen die DDR in Scharen durch das Schlupfloch West-Berlin, um lukrative Stellen in der Bundesrepublik anzunehmen.
Kennedy hatte zwar damit gerechnet, dass Chruščëv in Wien seine Entschlossenheit testen würde, doch dessen Härte in Bezug auf Berlin schockierte ihn. Chruščëv verlangte, Berlin den Status einer entmilitarisierten „Freien Stadt“ zu geben. Sollte dies nicht innerhalb eines halben Jahres geschehen, werde man einen separaten Friedensvertrag mit der DDR abschließen. Das hätte auch das Ende der Besatzungsrechte der Alliierten in West-Berlin bedeutet. Es gebe keinen Verhandlungsspielraum, und die Sowjetunion werde im Bedrohungsfall auch vor militärischen Mitteln nicht zurückschrecken. Kennedy versuchte deutlich zu machen, dass ein solches Ultimatum für seine Regierung inakzeptabel sei. Die beiden Führer der Weltmächte USA und Sowjetunion verließen die österreichische Hauptstadt mit gegenseitigen Drohungen. Chruščëv präsentierte sich in der Öffentlichkeit als Sieger und ließ am 10. Juni 1961 seine Forderungen veröffentlichen. Die Kennedy-Administration bemühte sich, den Eindruck zu zerstreuen, der Präsident habe sich vom sowjetischen Parteichef einschüchtern lassen.
Kennedy wandte sich deshalb wie bei anderen größeren innen- oder außenpolitischen Problemen während seiner Amtszeit mit einer Rede direkt an das amerikanische Volk. Die 30-minütige Rede, die am 25. Juli 1961 live im Fernsehen und Radio übertragen wurde, war das Ergebnis monatelanger Diskussionen über die künftige amerikanische Deutschland- und Berlinpolitik, die lange vor dem Gipfeltreffen begonnen hatten. Mehrfach betonte Kennedy das Recht der Vereinigten Staaten auf eine Präsenz in Berlin, das auch durch Abkommen mit der Sowjetunion immer wieder anerkannt worden sei. In drei Punkten sei die amerikanische Seite zu keinerlei Kompromissen bereit. Dies seien Besatzungsrechte der Alliierten in West-Berlin, der freie Zugang nach West-Berlin sowie die Freiheit der West-Berliner. Eine Verletzung der so genannten „Essentials“ durch die Sowjetunion wäre ein Kriegsgrund, warnte Kennedy. “We cannot and will not permit the Communists to drive us out of Berlin, either gradually or by force.” („Wir können und werden nicht zulassen, dass die Kommunisten uns aus Berlin vertreiben, sei es nach und nach oder durch einen Gewaltstreich.“)
In Berlin, so der US-Präsident, gehe die größte Gefahr derzeit vom Kommunismus aus, aber die Bedrohung bestehe in der ganzen Welt. Kennedy verwies mehrfach auf das Schutzversprechen der Vereinigten Staaten, auf die Verpflichtung, die man eingegangen sei, auf das Versprechen, das man den Berlinern gegeben habe, und auf den Glauben und das Vertrauen der gesamten freien Welt in die westliche Führungsmacht. Damit wollte er den Amerikanern verständlich machen, warum es so wichtig war, in diesem Falle hart zu bleiben. In Berlin stand für die Kennedy-Regierung die internationale Glaubwürdigkeit der Vereinigten Staaten auf dem Spiel. West-Berlin sei nicht nur ein Symbol der Freiheit, ein Hoffnungsstrahl hinter dem Eisernen Vorhang. “But above all it has now become – as never before – the great testing place of Western courage and will.” („Aber über all das hinaus ist es nun, mehr als je zuvor, zum großen Prüfstein für den Mut und Willen des Westens geworden.“) Ein Angriff auf die Stadt, so der Präsident, wäre ein Angriff auf den Westen.
Um für einen möglichen Konflikt in Berlin oder anderswo gerüstet zu sein, forderte Kennedy vom Kongress zusätzliche Mittel. Zwar hatte er in seiner noch kurzen Amtszeit bereits eine deutliche Erhöhung des Militäretats durchsetzen können, doch nun verlangte er angesichts der aktuellen Bedrohung weitere 3,2 Milliarden Dollar, um neue Waffen, eine Erhöhung der Truppenstärke um über 200 000 Mann und eine Verdreifachung der Einberufungszahlen finanzieren zu können. Dass zusätzlich 200 Millionen Dollar für den Zivilschutz – etwa den Bau von Atombunkern – ausgegeben werden sollten, machte deutlich, dass ein Krieg auch auf amerikanischem Boden nicht völlig ausgeschlossen wurde.
Kennedys alarmistische Sprache war kaum dazu angetan, den Konflikt zu entschärfen. In der Sowjetunion wurde die Rede mit Entsetzen aufgenommen. Chruščëv sprach gegenüber einem amerikanischen Besucher davon, dass sie fast so etwas wie eine Kriegserklärung darstelle. Dabei hätte ihm ein Profil von John F. Kennedy aus dem amerikanischen Wahlkampf 1960 als Warnung dienen können: Was Berlin angehe, so die Analyse der sowjetischen Botschaft in Washington, sei der Demokratische Präsidentschaftskandidat kriegerisch eingestellt und würde eher einen Atomkrieg führen, als sich aus Berlin zurückzuziehen. Kennedy wusste in dieser Frage die Öffentlichkeit hinter sich. In Meinungsumfragen sprachen sich 85 Prozent der Amerikaner für den Verbleib der US-Truppen in West-Berlin aus, selbst wenn dies einen Krieg bedeuten würde. 67 Prozent befürworteten einen Militäreinsatz, falls die Kommunisten die Zugänge zur Stadt sperren sollten. Nur 16 Prozent waren dagegen. Später veröffentlichte geheime militärische Szenarien zeigen, welch große strategische Bedeutung die USA der Verteidigung der Freiheit West-Berlins beimaßen: Ein möglicher Konflikt um den Zugang könne sich zu einem größeren Krieg mit der Endstufe „General nuclear war“ (Allgemeiner Atomkrieg) ausweiten.
Besonders in der Bundesrepublik wurde genau registriert, dass der US-Präsident in seiner Rede mehr als ein Dutzend Mal ausdrücklich von WEST-Berlin sprach. Das war zwar schon vorher der interne Sprachgebrauch der amerikanischen Seite gewesen, doch aus dem Munde Kennedys in dieser wichtigen Rede war es ein deutliches Signal, dass es den Amerikanern nicht um die ganze Stadt Berlin ging. Viele Ostdeutsche interpretierten dies auf ihre Weise: Nachdem die Zahl der Menschen, die die DDR in Richtung West-Berlin verließen, nach dem Wiener Gipfeltreffens bereits auf 20 000 pro Woche angestiegen war, erhöhte sich diese Zahl nach der Kennedy-Rede noch einmal. Dies wiederum erhöhte den Druck auf die DDR-Regierung, die bereits geplanten Maßnahmen zur Schließung der Sektorengrenze umzusetzen. In den frühen Morgenstunden des 13. August 1961 begannen Angehörige der Volkspolizei und der Nationalen Volksarmee sowie der Betriebskampfgruppen mit der Abriegelung West-Berlins, blockierten Zufahrtsstraßen nach Ost-Berlin und unterbrachen den S- und U-Bahnverkehr.
Aus der Sicht Washingtons blieben die Ereignisse nach dem 13. August im Rahmen dessen, was man zu akzeptieren bereit war und was man zuvor für möglich gehalten hatte. Die drei von Kennedy aufgestellten Essentials waren durch die Abriegelung der Sektorengrenze nicht verletzt worden. Zwar wurde eine Mauer um West-Berlin gebaut, doch es waren die DDR-Bürger, die die Freiheit verloren, ihr Land über West-Berlin zu verlassen.
Die Kennedy-Administration hatte jedoch die Wirkung der Ereignisse auf die West-Berliner unterschätzt. Wegen der Duldung des Mauerbaus durch die Westmächte drohte eine schwere Glaubwürdigkeitskrise, diesmal bei den amerikanischen Verbündeten. Kennedy schickte Vizepräsident Lyndon B. Johnson und den Luftbrückenhelden Lucius D. Clay nach West-Berlin, um die Bürger der amerikanischen Solidarität zu versichern. Hunderttausende jubelten den beiden Emissären bei der Fahrt durch die Stadt zu – nur Kennedy selbst wurde knapp zwei Jahre später noch begeisterter empfangen. Als Höhepunkt ihres Aufenthaltes begrüßten Johnson und Clay am 20. August an der Sektorengrenze 1 500 aus dem westdeutschen Helmstedt nach Berlin beorderte US-Soldaten. Ihre Ankunft war der Beweis, dass der Zugang nach West-Berlin für die Alliierten weiterhin offen blieb. Der Kommandeur fühlte sich angesichts des Empfangs durch die West-Berliner an die Begeisterung bei der Befreiung Frankreichs im Zweiten Weltkrieg erinnert, schrieb die Berliner US-Mission nach Washington. Mit einem Griff in die Trickkiste der Symbolpolitik war es Kennedy gelungen, das Vertrauen in die amerikanische Schutzmacht wiederherzustellen.
Mitte Oktober spitzte sich die Lage noch einmal dramatisch zu. Zunächst wurden Amerikaner in Zivil, dann auch eindeutig als Militärangehörige erkennbare Personen von DDR-Grenzsoldaten gezwungen, sich bei der Einreise in den Ostteil der Stadt auszuweisen. Das verstieß gegen bestehende Abkommen. Und weil diesmal eines der drei Essentials berührt war, fiel die amerikanische Reaktion weitaus schärfer aus als beim Mauerbau, der aus Sicht der Berliner ein viel gravierenderes Ereignis darstellte. Der Konflikt eskalierte, bis sich am 27. und 28. Oktober russische und amerikanische Panzer am Grenzübergang Checkpoint Charlie 16 Stunden lang gegenüberstanden. Mit Hilfe eines Sondervermittlers gelang es Kennedy und Chruščëv schließlich, die Situation zu entschärfen.
Insgesamt bedeutete der Mauerbau aus amerikanischer Sicht zwar keine wirkliche Lösung des Berlin-Problems, aber immerhin ein vorläufiges Ende der Krise. Gegenüber einem Vertrauten hatte sich Kennedy erleichtert geäußert: „a wall is a hell of a lot better than a war.“ („Eine Mauer ist verdammt viel besser als ein Krieg.“) Die nun einsetzende relative Stabilisierung der DDR geschah nicht ohne Gesichtsverlust für den Osten, der seiner unwilligen Bürger nur durch Zwangsmaßnahmen Herr werden konnte. Durchaus selbstkritisch diskutierten Kennedys Berater später, ob es zu der weitgehend symbolischen Reaktion auf den Mauerbau eine Alternative gegeben hätte. Sie waren sich einig, dass dies nur unter Kriegsgefahr möglich gewesen wäre. Ein militärisches Eingreifen, das zum Dritten Weltkrieg hätte führen können, war jedoch von niemandem ernsthaft erwogen worden.
В период холодной войны Берлин неоднократно оказывался в центре противостояния США и СССР. Его огромное символическое значение объяснялось особым статусом разделенного города, расположением в центре ГДР и стремлением обеих сторон продемонстрировать там превосходство собственной политической и экономической системы. Своим ультиматумом в ноябре 1958 г. советский партийный лидер Никита Хрущев спровоцировал серьезный внешнеполитический кризис вокруг Берлина. Отношения между двумя сверхдержавами еще более ухудшились, когда 1 мая 1960 г. над советской территорией был сбит американский самолет-разведчик U-2. В результате этого запланированная встреча на высшем уровне между Хрущевым и президентом США Дуайтом Эйзенхауэром была отменена.
Надеясь возобновить диалог, новый президент США Джон Кеннеди всего через месяц после своего вступления в должность предложил советскому визави провести личную встречу. И лишь после того, как в середине апреля 1961 г. США потерпели тяжелую неудачу в результате провалившейся попытки вторжения на Кубу, – тогда кубинские эмигранты-повстанцы высадились в заливе Свиней, где были разбиты, – Хрущев ответил на его предложение согласием. С точки зрения Хрущева, еще неопытный американский президент продемонстрировал слабость, и советский партийный лидер надеялся воспользоваться этим в ходе встречи на высшем уровне в Вене 3–4 июня 1961 г., чтобы реализовать свои намерения в отношении Берлина. Ультиматум 1958 года не возымел никаких последствий. А позиции правительства Восточной Германии становились все слабее, недовольство в стране нарастало, инженеры и врачи массово покидали ГДР через Западный Берлин в расчете найти для себя лучшее будущее в Федеративной Республике.
Хотя Кеннеди предполагал, что Хрущев поведет себя в Вене решительно, тем не менее, он оказался шокирован резкостью Хрущева в берлинском вопросе – тот требовал дать Берлину статус демилитаризованного «вольного города», а если этого не случится в течение шести месяцев, грозился заключить сепаратный мирный договор с ГДР. Это поставило бы крест на оккупационных правах союзников в Западном Берлине. Тем самым Хрущев не оставил пространства для переговоров, тем более что Советский Союз не отказывался от применения военной силы в случае угрозы. Кеннеди пытался дать ему понять, что подобного рода ультиматум неприемлем для его администрации. В итоге оба лидера мировых держав покинули австрийскую столицу со взаимными угрозами. Хрущев притом объявил себя победителем в этом торге, публично сообщив 10 июня 1961 г. о требованиях СССР в отношении Берлина. А администрация Кеннеди старалась разрушить впечатление, будто президент США позволил советскому партийному лидеру запугать себя.
Как и в других подобных случаях, касавшихся важных вопросов внутренней и внешней политики во время его пребывания у власти, Кеннеди обратился напрямую к американскому народу с речью. Эта его 30-минутная речь, транслировавшаяся в прямом эфире по телевидению и радио 25 июля 1961 г., подвела итог многомесячным дискуссиям о перспективах американской политики в отношении Германии и Берлина, которые начались задолго до Венского саммита. В своей речи Кеннеди неоднократно подчеркнул право США на присутствие в Берлине, что неизменно находило свое отражение и в соглашениях с Советским Союзом. Американская сторона, заявил Кеннеди, не готова идти на компромисс по трем пунктам: 1) оккупационные права союзников в Западном Берлине, 2) свободный доступ союзников в Западный Берлин и 3) свобода жителей Западного Берлина. Нарушение Советским Союзом этих трех так называемых основных принципов станет, предупреждал Кеннеди, основанием для объявления войны: «Мы не можем позволить и не позволим коммунистам вытеснить нас из Берлина, будь то постепенно или в результате насильственного переворота».
В Берлине, по мнению президента США, наибольшая опасность исходит от коммунизма, но это угроза и для всего мира. Кеннеди неоднократно упомянул обещание США защитить Берлин, взятые ими в этой связи обязательства и данное берлинцам слово, а также указал на веру и доверие всего свободного мира к США как его ведущей державе. Тем самым он хотел дать понять американцам, почему в данном случае так важно оставаться непоколебимыми. С точки зрения администрации Кеннеди, в Берлине на карту было поставлено доверие других стран к США, ведь Западный Берлин был не просто символом свободы, но лучом надежды для всех, кто оставался за железным занавесом: «Помимо всего этого теперь, более чем когда-либо, он стал место великого испытания мужества и воли Запада». Посягательство в отношении Берлина станет, заявил Кеннеди, посягательством в отношении Запада.
Чтобы подготовиться к возможному военному конфликту в Берлине или где-либо еще, Кеннеди потребовал от Конгресса дополнительного финансирования. И хотя за короткое время пребывания на посту президента он уже смог добиться значительного увеличения военного бюджета, ввиду берлинской угрозы он требовал еще 3,2 млрд долларов на новое оружие, увеличение численности вооруженных сил США более чем на 200 тыс. человек и троекратное увеличение числа призывников на военную службу. А то обстоятельство, что еще 200 млн долларов должны были быть потрачены на гражданскую оборону, – в т. ч. на строительство убежищ на случай ядерной войны, – ясно давало понять, что в будущем он не исключал войну и на американской земле.
Это алармистское выступление Кеннеди мало способствовало разрядке напряженности. В Советском Союзе его восприняли с испугом. Хрущев даже сказал одному американскому гостю, что оно прозвучало почти как объявление войны. Притом, что тот образ Кеннеди, который оформился в ходе его избирательной кампании 1960 года, мог бы предостеречь Хрущева раньше: советское посольство в Вашингтоне сообщало в Москву в 1960 г., что в отношении Берлина кандидат в президенты от демократической партии настроен решительно и готов скорее вступить в ядерную войну, чем уйти из Берлина. Кеннеди знал, что общественное мнение США в этом вопросе на его стороне. Согласно опросам, 85% американцев настаивали на сохранении присутствия американских войск в Западном Берлине, даже если это привело бы к войне; 67% поддержали бы военную операцию, если бы коммунисты заблокировали доступ в город, и только 16% опрошенных высказались против этого. Опубликованные впоследствии секретные американские военные сценарии того времени показывают, сколь большое стратегическое значение США придавали защите свободы Западного Берлина при том, что возможный военный конфликт за доступ в Берлин мог перерасти в более крупную войну, не исключено, вплоть до финальной стадии – «всеобщей ядерной войны».
В ФРГ особо обратили внимание на то, что президент США более десяти раз в своем выступлении акцентировал, что речь идет именно о Западном (!) Берлине. И хотя это стало привычной для американской стороны риторикой, из уст Кеннеди в этой знаменательной речи прозвучал четкий сигнал, что американцев интересует не весь Берлин. Многие восточные немцы интерпретировали это по-своему: если после венской встречи на высшем уровне число покидавших ГДР через Западный Берлин выросло до 20 тыс. человек в неделю, то после выступления Кеннеди оно еще увеличилось. В свою очередь это усилило давление на правительство ГДР и сподвигло его реализовать, наконец, свои планы по закрытию границы сектора. Рано утром 13 августа 1961 г. служащие Народной полиции и Национальной народной армии, а также производственные дружинники стали заключать Западный Берлин в кольцо и блокировать подъездные пути и движение железнодорожного транспорта и метро в направлении Восточного Берлина.
С точки зрения Вашингтона, ситуация в Берлине после 13 августа 1961 г. осталась в рамках того, что было допустимо и что рассматривалось ранее как возможный сценарий. Ведь три прозвучавших в речи Кеннеди основных принципа не были нарушены закрытием границ сектора. И хотя вокруг Западного Берлина была построена стена, это ведь граждане ГДР лишились возможности свободно покинуть свою страну через Западный Берлин, а не наоборот.
Однако администрация Кеннеди недооценила влияние этих событий на жителей Западного Берлина. Поскольку западные державы сдержанно отнеслись к строительству берлинской стены, возникла угроза серьезного кризиса доверия на этот раз в рядах союзников США. Тогда Кеннеди направил вице-президента Линдона Б. Джонсона и героя «воздушного моста» Люциуса Д. Клея в Западный Берлин, чтобы заверить его жителей в солидарности американцев с ними. Сотни тысяч западных берлинцев горячо приветствовали двух эмиссаров, когда они проезжали по городу. Лишь сам Кеннеди (почти два года спустя) встретил прием еще более восторженный. Кульминацией пребывания Джонсона и Клея в Западном Берлине стала 20 августа 1961 г. их встреча на границе сектора с 1500 американскими солдатами, которым было приказано передислоцироваться из западногерманского Хельмштедта в Западный Берлин. Это событие стало доказательством, что доступ в Западный Берлин остался для союзников открытым. Американская военная миссия в Берлине писала в этой связи в Вашингтон, что прием, оказанный американским военным со стороны жителей Западного Берлина, напомнил командующему об энтузиазме, с которым его встречали в ходе освобождения Франции в годы Второй мировой войны. Благодаря подобного рода акциям из области символической политики Кеннеди удалось восстановить доверие к США как защитнику свободного мира.
В середине октября 1961 г. ситуация в Берлине вновь резко ухудшилась. Сначала американцев в штатском, а затем и тех, в ком можно было узнать военных, пограничники ГДР заставляли при въезде в восточную часть города предъявлять удостоверения личности. Это нарушало существовавшие между оккупационными властями соглашения. А поскольку на этот раз был нарушен один из трех декларированных Кеннеди основных принципов, реакция Америки была намного более острой, нежели в случае со строительством берлинской стены (хотя, по мнению берлинцев, строительство стены было событием гораздо более серьезным). Эскалация этого конфликта дошла до того, что 27–28 октября 1961 г. российские и американские танки в течение 16 часов стояли в боевой готовности по обе стороны границы сектора на пропускном пункте Чекпойнт Чарли. В конце концов, благодаря усилиям специального уполномоченного Кеннеди и Хрущеву удалось разрядить ситуацию.
В целом, с американской точки зрения, строительство берлинской стены хотя и не привело к реальному разрешению берлинского вопроса, но, по крайней мере, на какое-то время означало конец берлинского кризиса. Одному своему доверенному лицу Кеннеди сказал на этот счет: «Стена – это намного лучше, чем война». Наступившая, наконец, в ГДР относительная стабильность в известной мере стоила коммунистическому блоку потери лица – править своими невольниками он мог теперь только посредством принуждения. Позже советники Кеннеди довольно самокритично дискутировали на тему, существовала ли на тот период альтернатива этой во многом символической реакции США на строительство берлинской стены. В итоге они сошлись во мнении, что это было возможно лишь под угрозой войны. Никто, однако, не рассматривал всерьез перспективу военного вмешательства, что могло бы привести к Третьей мировой войне.