Einführung:Die Nürnberger Gesetze
Seit über 50 Jahren versperrt ein Bericht die wissenschaftliche Frage nach der Genese der „Nürnberger Gesetze“. Es handelt sich um die 1950 verfassten, 1961 veröffentlichten Erinnerungen des Juristen Bernhard Lösener (1890-1952) an seine Zeit als „Rassereferent im Reichsinnenministerium“. Dieser Autor bezeugt mit seiner hochdramatischen Erzählung, dass die Gesetze auf dem Parteitag einem plötzlichen Befehl des Führers entsprangen, folglich ohne jegliche Vorgeschichte oder Vorläufer seien. Löseners Mitteilung wurde in den letzten Jahrzehnten zunehmend angezweifelt. Sie lässt sich jedoch erst aus den Angeln heben, wenn jene Gesetzes- und Verordnungsentwürfe systematisch analysiert werden, die so zahlreich vor, während und unmittelbar nach dem Parteitag entstanden.
Zum Abschluss des Parteitages war allein die Ausgabe eines antisemitischen „Reichsflaggengesetzes“ geplant, vorbereitet von jener Abteilung I (Staatsangehörigkeitsfragen) des Reichsinnenministeriums, der besagter Lösener angehörte. Da allen Juden das Zeigen der Reichsflagge verboten werden sollte, müsste zuvor ein reichseinheitlicher Judenbegriff festgelegt werden. Die bis dahin erlassenen berufsständischen Gesetze und Verordnungen arbeiteten nach dem Vorbild des „Gesetzes zur Wiederherstellung des Berufsbeamtentums“ vom 7. April 1933 mit dem sogenannten Vierteljuden-Begriff. Danach konnten alle Staatsdiener entlassen werden, denen ein einziger Großelternteil nachgewiesen wurde, der jüdischen Glaubens gewesen war. Aber war dieser tiefgreifende und somit breit streuende Judenbegriff praktikabel bei Gesetzen, die auf die gesamte deutsche Gesellschaft zielten? Anhand der auf dem Parteitag diskutierten Gesetzestexte entzündete sich der innerhalb der NSDAP schon lange schwelende Konflikt zur „Judenfrage“: Wer hat als Jude zu gelten?
„Das Rassengesetz ist in der Nacht vom Sonnabend zum Sonntag entstanden“ [also vom 14. zum 15. September 1935], berichtete am 26. September 1935 der Rassenexperte Dr. Vellguth aus der sächsischen Gauleitung, „und zwar wünschte dies der Führer, da die Gegensätze Streicher – Schacht doch bedenklich wurden.“ Dass die Gegensätze ein Dogma betrafen, verrät der nächste Satz: „Die sog. Imprägnationstheorie, die besonders von Dinter – Streicher vertreten wird, ist völlig unbegründet. Ein arisches Mädchen wird also durch Verkehr mit einem Juden nicht zeitlebens geschändet.“[1]
An dieser Stelle ist es notwendig, die offenbar so bedeutsame „Imprägnationstheorie“ und ihr Gegentheorem – hier mit dem Namen des Wirtschaftsministers Hjalmar Schacht verbunden – zu skizzieren. Denn in der ideologischen Kluft der beiden Theoreme liegt jene Vorgeschichte der „Nürnberger Gesetze“ verborgen, die Lösener nach 1945 so beredt vergessen machen wollte.
Mitten im Ersten Weltkrieg hatte die „Imprägnationstheorie“ ihre literarische Form erhalten. 1917 erschien der Bestseller-Roman „Die Sünde wider das Blut“, verfasst von dem oben genannten Artur Dinter, der 1920 die NSDAP mitbegründete. Der Roman vermittelt anhand der tragischen Ehegeschichte seines „arischen“ Helden ein modellhaftes Szenario: Jede deutsche Frau werde durch Kontakt mit einem jüdischen Mann für immer „jüdisch verseucht“, so dass selbst die Kinder, die sie später von einem nicht-jüdischen Manne empfängt, eigentlich Juden seien. Aufgrund der Übermacht von „jüdischem Blut“ und „jüdischem Geist“ werde die deutsche Jungfrau bzw. Mutter quasi steril im Hinblick auf eine „deutschblütige“ Deszendenz. Diesen magischen, „Telegonie“ (Fernzeugung) genannten „jüdischen Einfluss“ – gegen den Dinter als Abwehrzauber den deutsch-völkischen Glauben an einen „arischen Christus“ beschwor – bezeichnete dann Julius Streicher, Glossar:Gauleiter von Franken und Herausgeber des antisemitischen Hetzblattes „Der Stürmer“, als „Imprägnation“, womit er an die ältere Metaphorik vom Juden als „Bazillus“ und „Parasit“ anschloss.
Das Theorem von der unauflöslichen Infektion des (weiblich gedachten) „deutschen Volkskörpers“ durch „den Juden“ – im Folgenden als ‚kontagionistischer Antisemitismus‘ bezeichnet – war jedoch völlig unvereinbar mit dem neuen Paradigma der zeitgenössischen Erbbiologie. Diese basierte auf der Keimplasmatheorie von August Weismann sowie den wiederentdeckten Mendelschen Erbgesetzen und vertrat daher die moderne Kenntnis vom menschlichen Zeugungsvorgang, d.h. der gleichwertigen Vermischung einer männlichen und einer weiblichen Keimzelle. Ausgerüstet mit diesem – heute selbstverständlichen, aber damals avantgardistischen – Wissen forderten die Eugeniker und Rassenhygieniker die „Aufartung des deutschen Volkes“ durch Ausschluss „defekter“ Gene von der Fortpflanzung.
Diese sozialbiologische Bewegung integrierte dann den „nordischen Gedanken“, den Hans F. Günther in seinen auflagenstarken Büchern zur „Rassenkunde des deutschen Volkes“ seit den 1920er Jahren popularisierte: Durch die Zumischung anderer „europäischer Rassen“ („westisch“, „ostisch“, „dinarisch“ etc.) sei die Heil bringende, aus mythisch-göttlichen Zeiten kommende „nordische Rasse“ in ihrer Existenz bedroht und damit die europäische „Hochkultur“ überhaupt. Im Gegensatze zu Streicher, Dinter u.a. propagierten die Nordizisten ein „Neuheidentum“, d.h. die „gottgläubige“ Abkehr von der christlichen Religiosität. Da die Juden oder gar eine „jüdische Rasse“ im nordizistischen Szenario der Ubiquität von „Rassenmischlingen“ keine zentrale Rolle besaßen, bildete die nordisch-rassenhygienische Bewegung zunächst einen kühl gehaltenen, vergleichsweise begrenzten Antisemitismus aus, der als ‚rationalisierend‘ bezeichnet werden kann.
Zwischen den beiden antisemitischen Theoremen war es auf dem Parteitag zum offenen Konflikt gekommen. Indem Adolf Hitler sich entschied, als öffentlicher Gesetzgeber aufzutreten, bekundete er seinen Willen, dem ideologische Chaos ein Ende zu setzten. Jetzt traten die Juristen und Ministerialbeamten auf den Plan, von denen einige – so auch Lösener – in größter Eile von Berlin nach Nürnberg beordert wurden. Hitler gab den Bürokraten den Befehl, die drei Pfeiler des „Blutschutzes“ in Paragraphen zu fassen: das Eheverbot und den „Rassenschande“-Komplex, zu welchem auch das Beschäftigungsverbot „deutschblütiger“, noch gebärfähiger Dienstmädchen in jüdischen Haushalten zählte. Somit hatte das „Gesetz zum Schutz des deutschen Blutes und der deutschen Ehre“ eine ambivalente Funktion: einerseits das kontagionistische Phantasma des antisemitischen Kernes der Partei auf Staat und Gesellschaft auszudehnen und es andererseits mittels der Kodifizierung einzudämmen. Das „Reichsbürgergesetz“ dagegen zeigte die Intention, eine auf Verhalten („Treue“) basierende staatsbürgerliche Elite zu schaffen, die einen viel breiteren Personenkreis auszuschließen suchte als den Jüdischen.
In den zwei Monaten nach dem Parteitag kämpften die Beamten des Innenministeriums und die Vertreter der Parteileitung, geführt von dem kontagionistischen Reichsärzteführer Gerhard Wagner, um die Gestalt des Judenbegriffs. Die – nur fragmentarisch überlieferten – Entwürfe der ersten Ausführungsverordnungen zum „Blutschutzgesetz“ und zum „Reichsbürgergesetz“ spiegeln die Schwierigkeit wider, die divergierenden antisemitischen Konzepte zu vereinen. So wollten die Kontagionisten auch den „deutschblütigen“ Ehepartner eines Juden als „jüdisch“ klassifizieren, wodurch die „halbjüdischen“ Kinder automatisch zu Juden geworden wären und keine „Mischlingsfrage“ mehr bestanden hätte. Rückgängig gemacht worden wäre der „Rassenwechsel“ des „arischen“ Partners im Fall einer kinderlosen Scheidung.
Die Juristen aus dem Innenministerium – allen voran Lösener – hielten dagegen, dass ein schwankender Judenbegriff dem Bedürfnis der Verwaltung nach unverrückbarer personaler Identität widerspreche und dass das Verschwinden der „Halbjuden“ unter den Juden erbbiologisch gesehen sogar „gefährlich“ sei, denn durch das „Verschenken“ der 50 % „wertvoller germanische Erbmasse in den Halbjuden“ an die Juden würden diese um widerständische „Führernaturen“ bereichert. Dieses Argument wird in dem mit der „Wannsee-Konferenz“ vom 20. Januar 1942 erneut ausgebrochenen Tauziehen um die Ausweitung des Judenbegriffs eine zentrale Rolle spielen. Es als ‚zeitgemäße‘ Tarnung der angeblich widerständischen Absichten der Bürokraten zu lesen, heißt die Kraft des Irrationalen in der „Lösung der Judenfrage“ zu unterschätzen.
Hitlers Verhalten im Herbst 1935 war extrem schwankend. Gefühlsmäßig dem antisemitischen Kontagionismus verhaftet, konnte er sich als Politiker nicht der Verwaltungsrationalität entziehen. Schließlich gelang es Staatssekretär Wilhelm Stuckart aus dem Innenministerium, der als altes Parteimitglied bei Hitler Gehör fand, das Tauziehen um den Judenbegriff durch jenen labilen Kompromiss zu beenden, den die beiden ersten Ausführungsverordnungen zu den „Nürnberger Gesetzen“ vom 14. November 1935 darstellten.
Hatten die mit „Rasse“ befassten Akademiker bereits seit mehreren Jahrzehnten die menschliche Existenz von „Rassenmischlingen“ beschworen, so entstanden sie nun aus dem Buchstaben des Gesetzes. Die ‚theoretische‘ Schlüsselfigur in dem Klassifikationssystem des neuen Rassenrechts war der sog. „Mischling 2. Grades“ („Vierteljude“), der die ‚Schnittstelle‘ zwischen dem „jüdischen“ und dem „deutschen Blut“ bildete. Während Parteiorganisationen und Heinrich Himmlers SS in ihren Reihen weiterhin einen tief greifenden, tendenziell unendlichen Judenbegriff anwendeten, beabsichtigte die Regelung vom 14. November 1935, das „jüdischen Blut“ mit dem (künftigen) „Achteljuden“ aus dem staatlich-öffentlichen Bewusstsein zu löschen.
Logische Grundlage der bürokratischen Blutsarithmetik war das Verbot für den „Mischling 2. Grades“, die Ehe mit einem „Juden“ oder mit ‚seinesgleichen‘ einzugehen. Denn im Gegensatz zu der (daher nicht verbotenen) Ehe zwischen zwei „Mischlingen 1. Grades“, die klassifikatorisch ‚sichtbare‘ „Halbjuden“ erzeugte, würde die Ehe zweier „Mischlinge 2. Grades“ künftig klassifikatorisch „Deutschblütige“ erzeugen, deren „jüdisches Blutserbe“ dann sozusagen im deutschen-demographischen Sippen-Gedächtnis verloren gehen würde. Denn die neue Systematik rechnete – in Abkehr vom sogenannten „Bruchteiljuden“ des Gesetzes vom 7. April 1933 – nur noch mit „vollen“ jüdischen Großelternteilen, was zu dem skizzierten Effekt führte. Noch stärker wäre dieser automatische, in Richtung ‚Arisierung‘ gehende Effekt bei der Ehe zwischen einem „Mischling 2. Grades“ und einem als „volljüdisch“ zählenden „Dreivierteljuden“: Die Kinder würden klassifikatorisch ebenfalls „Mischlinge 2. Grades“.
Diese grotesk anmutende Blutsarithmetik blieb auch über den 14. November 1935 hinaus politisch wirksam, wie das Protokoll der sogenannten „Wannsee-Konferenz“ vom 20. Januar 1942 zur „Endlösung der Judenfrage“ illustriert: Hier wurde u. a. gefordert, „Mischlinge 2. Grades“ aus „Bastardehen“ (d. h. zwischen „Mischlingen 2. Grades“, geschlossen vor dem 15. September 1935) dem Judenbegriff zu unterstellen, um sie „deportationsfähig“ zu machen.
Die „Nürnberger Gesetze“ und ihre beiden Ausführungsverordnungen schufen einen antisemitischen Apartheidstaat im rationalen, aber doch virtuellen Verwaltungsraum. Ein privates Interesse an der eigenen Genealogie („Ahnenforschung“) wurde zu einer öffentlichen, staatstragenden Aktivität, die dem Verhalten der Denunziation durchaus nahekam. Je mehr staatliche Verwaltungsenergie sich auf jene Bürger richtete, die seit dem 14. November 1935 unter den Mischlingsbegriff fielen, desto geringer wurde das öffentlich-gesellschaftliche Interesse am Schicksal der klassifikatorischen Verwandten, den „Juden“, deren Verfolgung zunehmend die Institutionen des polizeilichen Sonderrechts (Geheime Staatspolizei, Sicherheitspolizei) unternahmen. Am 17. August 1938 nötigte eine Verordnung des Innenministers die meisten „Juden“, den zusätzlichen Zwangsnamen „Sara“ oder „Israel“ auf amtlichen Schriftstücken – also auch Pässen – zu führen. Am 1. September 1941, kurz vor Beginn der Deportationen, erschien im Reichsgesetzblatt eine Polizeiverordnung, die den „gelben Stern“ einführte, jene Kennzeichnungspflicht, die nun alle Personen ab dem 6. Lebensjahr, auf die der Judenbegriff vom 14. November 1935 zutraf, im „öffentlichen Raum“ körperlich stigmatisierte.
Während das „Blutschutzgesetz“ nach dem 14. November 1935 inhaltlich keine Veränderung erfuhr und vor allem in den „Rassenschande“-Strafprozessen eine abgrundtiefe, aus dem kontagionistischen Dogma abgeleitete Perversion entfaltete, verschärften die insgesamt 13 Ausführungsverordnungen zum „Reichsbürgergesetz“ schrittweise die ausgrenzende Entrechtung. Die 10. Verordnung vom 4. Juli 1939 schuf mit der „Reichsvereinigung der Juden in Deutschland“ den Zwangsverband der „Volljuden“, der wenig später dem neuen „Reichssicherheitshauptamt“ unter Reinhard Heydrich indirekt unterstellt wurde. Diese Institution eignete sich zunehmend das Instrumentarium der mit den „Nürnberger Gesetzen“ installierten staatlichen Klassifikationsmacht an und organisierte die Deportationen über den gesetzlichen Judenbegriff. Die 11. Verordnung zum „Reichsbürgergesetz“ vom 25. November 1941 entzog den „Juden, die ihren gewöhnlichen Aufenthalt im Ausland haben“ die deutsche Staatsangehörigkeit sowie ihr Vermögen, wodurch u.a. die Deportation in die „besetzten Ostgebiete“ gelenkt wurde. Die 13. Verordnung vom 1. Juli 1943 unterstellte die reichsdeutschen Juden offiziell dem Polizeirecht, womit u.a. dem Faktum Rechnung getragen wurde, dass das größte Vernichtungslager Auschwitz im Inland, in den „eingegliederten Ostgebieten“ lag.
- ↑ Bericht in: Sonderarchiv Moskau, 500, 1, 343.
В течение вот уже более чем 50 лет препятствием в научном изучении вопроса о генезисе «Нюрнбергских законов» служит один биографический опус. Речь идет о написанных в 1950 г. и опубликованных в 1961 г. воспоминаниях юриста, доктора Бернгарда Лёзенера (1890-1952) о том периоде его жизни, когда он работал «референтом по расовым вопросам в рейхсминистерстве внутренних дел». В своем сверхдраматичном рассказе автор свидетельствует, что Законы появились на партийном съезде по распоряжению фюрера, последовавшему совершенно неожиданно, а потому не имели ни предыстории, ни исторических аналогов в прошлом. В последние два десятилетия эти утверждения Лёзенера все больше подвергались сомнению. Но опровергнуть их можно только систематическим анализом всех тех законов и постановлений, которые в большом количестве явились на свет до партийного съезда, а также в процессе его проведения, и непосредственно после него.
Первоначально планировалось, что на заключительном этапе съезда будет провозглашен только антисемитский Закон о флаге рейха, подготовленный 1-м отделом по вопросам гражданства рейхсминистерства внутренних дел, сотрудником которого был уже упомянутый Лёзенер. Предполагалось, что всем евреям будет запрещено поднимать или вывешивать флаг рейха, но для этого предварительно следовало выработать единое для всего рейха понятие «еврей». Изданные ранее законы и постановления о профессиональных сословиях ориентировались на Закон о восстановлении профессии чиновника от 7 апреля 1933 г., в котором давалось определение так называемого еврея на четверть. Согласно этому закону, увольнению подлежал каждый государственный служащий, если удавалось доказать, что у него по меньшей мере один дедушка или одна бабушка исповедовали иудаизм. Однако могло ли столь широкое, а потому расплывчатое понятие «еврей» найти применение в практике законодательства, касавшегося всего немецкого общества в целом? Конфликт по «еврейскому вопросу», имевший своим предметом вопрос о том, кого следует считать «евреем», давно назревал в НСДАП. Во время обсуждения текстов Закона на съезде партии он принял открытую форму.
«Расовый закон появился в ночь с субботы на воскресенье [то есть в ночь с 14 на 15 сентября 1935 г.], – сообщал 26 сентября 1935 г. д-р Велльгут, эксперт по расовым вопросам гауляйтерства Саксония. – Таково было желание фюрера, поскольку противоречия между Штрейхером и Шахтом начали вызывать опасения». Уже следующее предложение свидетельствует о том, что эти противоречия касались догмы: «Так называемая «теория импрегнации», приверженцами которой были в первую очередь Динтер и Штрейхер, является совершенно необоснованной. Арийская девушка не останется опозоренной на всю жизнь из-за интимной связи с евреем.»[1]
Представляется необходимым дать краткую характеристику этой, очевидно, столь важной для того времени, «теории импрегнации», а также противоположной ей теории, связанной с именем рейхсминистра экономики Шахта. Ибо в идеологической пропасти между обеими теориями как раз и кроется та предыстория «Нюрнбергских законов», которую Лёзенер после 1945 г. так настойчиво пытался предать забвению, используя все свое красноречие.
В самый разгар Первой мировой войны «теория импрегнации» получила литературное оформление. В 1917 г. появился роман-бестселлер под названием «Грех против крови», написанный уже упомянутым Артуром Динтером, одним из соучредителей НСДАП в 1920 г. На фоне трагической истории брака своего героя «арийского происхождения» роман развивал прямо-таки трафаретный сценарий: каждая немецкая женщина в случае контакта с евреем оказывалась навсегда «зараженной еврейством», так что даже дети, зачатые ею позже от нееврейского мужчины, тоже были евреями. Так как «еврейская кровь» и «еврейский дух» обладали якобы большей силой, немецкая девушка или мать становились неспособными к рождению «немцев по крови». Сие магическое «еврейское влияние», чудодейственным средством защиты от которого Динтер считал подлинно народную веру немцев в «арийского Христа», получило название «телегонии» или «дистанционного зачатия». Юлиус Штрейхер, гауляйтер Франконии и издатель антисемитского погромного листка «Штюрмер», назовет его позже «импрегнацией» или «проникающей заразой», продолжая тем самым метафорический ряд, состоявший из таких образов как «бациллы» и «паразиты», по традиции использовавшихся для характеристики евреев.
Однако теория, согласно которой «еврей» был «вирусом-возбудителем» неизлечимой инфекции в «теле немецкого народа» (тем самым имелось ввиду тело «немецкой женщины»), – обозначим эту доктрину как «контагионистический антисемитизм» – совершенно выпадала из теоретической парадигмы современной биологии наследственности. Последняя опиралась на теорию зародышевой плазмы, выдвинутой Августом Вейсманом, а также на заново открытые наследственные законы Менделя, и тем самым соответствовала современному уровню знаний о человеческом зачатии, совершающемся в процессе равнозначного слияния мужской и женской эмбриональных клеток. Имея на вооружении такого рода знания, сегодня представляющиеся как нечто само собой разумеющееся, но для того времени бывшие революционными, представители евгеники и расовой гигиены требовали «расового усовершенствования немецкого народа» путем исключения «дефектных» генов из процесса размножения.
Это социально-биологическое движение впоследствии взяло на вооружение и «нордическую идею», популярно излагавшуюся, начиная с 20-х гг., Гансом Ф. Гюнтером в его многотиражных изданиях по вопросу о «расовой природе немецкого народа». Гюнтер подразумевал, что в результате смешения с другими «европейскими расами» («вестическими», «остическими», «динарическими» и т.п.) существование «нордической расы», ведущей свою историю от века мифов и героев и несущей благодать и спасение миру (а тем самым и существование всей Европы как носительнице «высокой культуры»), оказалось под угрозой. В отличие от Штрейхера, Динтера и прочих лиц, сторонники нордических взглядов пропагандировали «новое язычество», утверждавшее веру в бога, но отрицавшее формы христианской религиозности. Поскольку «нордический сценарий», внушающий мысль о повсеместном присутствии «полукровок», не отводил ни евреям, ни «еврейской расе» какой-либо главной роли, нордическое движение за «чистоту расы» проявляло поначалу сравнительную сдержанность в демонстрации антисемитизма, что придавало ему внешне «рациональные» черты.
На съезде партии вспыхнул отрытый конфликт между сторонниками обеих антисемитских теорий. Выступив в роли официального законодателя, Адольф Гитлер тем самым продемонстрировал свою решимость положить конец идеологическому хаосу. Теперь очередь была за юристами и чиновниками из министерства; некоторые из них (в том числе, Лёзенер) в великой спешке были вызваны из Берлина в Нюрнберг. Гитлер отдал бюрократам приказ, согласно которому надлежало придать форму закона трем мерам, имевшим основополагающее значение для «защиты крови». Подразумевались запрет на вступление в брак с евреями, а также комплекс мероприятий против «осквернения расы», в том числе положение, запрещающее «немкам по крови» в детородном возрасте работать служанками в еврейских семьях. Закон о защите немецкой крови и немецкой чести выполнял, таким образом, амбивалентную функцию: он должен был сделать контагионистические фантазии антисемитского ядра партии достоянием государства и общества, одновременно обуздывая их силой буквы закона. В отличие от этого, Закон о гражданстве рейха свидетельствовал о намерении властей сформировать государственную элиту, руководствующуюся в своих действиях принципом «личной преданности фюреру и народу», лишив доступа к ней круг лиц, не ограничивавшийся исключительно евреями.
В течение двух месяцев после съезда НСДАП чиновники министерства внутренних дел и представители партийного руководства под предводительством контагиониста Герхарда Вагнера, вождя организации «Врачи рейха», вели ожесточенные споры о содержательном наполнении понятия «еврей». Проекты Первых распоряжений к Закону о защите немецкой крови и Закону о гражданстве рейха, дошедшие до нашего времени только в фрагментах, отражали все сложности, связанные с попыткой примирить между собой разные антисемитские концепции. Так, планы контагионистов предусматривали присвоение статуса «еврея» «немцу» или «немке по крови», если они состояли в браке с «евреем», вследствие чего дети-«полуевреи» автоматически становились бы «евреями», а сам вопрос о «полукровках» и вовсе исчез бы. В случае развода бездетного брака супругу-«арийцу» возвращался бы его прежний «расовый» статус.
Против этих планов возражали юристы из министерства внутренних дел, и прежде всего сам Лёзенер, приводя в свою поддержку тот аргумент, что административные структуры, нуждающиеся в устойчивых критериях идентификации личности, не будут удовлетворены столь расплывчатым понятием «еврей», и что растворение «полуевреев» среди «евреев» с точки зрения биологии наследственности даже «опасно», ибо тем самым государство отступается от 50 % «ценной немецкой наследственной массы» в пользу «евреев», что приведет к появлению в их среде «стойких натур с качествами лидера». Этот аргумент будет играть центральную роль на Ванзейской конференции 20 января 1942 г., где вновь разгорится борьба за расширение содержания понятия «еврей». Трактовка этой позиции бюрократов как своего рода стратегии, избранной ими – совершенно в духе времени – для маскировки собственных действительных целей и своей якобы имевшейся оппозиции режиму, означает недооценку той роли, которую играл иррациональный фактор в «решении еврейского вопроса».
Осенью 1935 г. позиция Гитлера была крайне неопределенной. Хотя в душе фюрер разделял положения антисемитского контагионизма, он, как политик, не мог отойти от рационалистических принципов управления государством. Наконец, сотруднику министерства внутренних дел, статс-секретарю Вильгельму Штуккарту, к мнению которого, как старого члена партии, Гитлер прислушивался, удалось поставить последнюю точку в дискуссии вокруг определения понятия «еврей», отыскав компромиссное решение на основе двух Первых распоряжений к «Нюрнбергским законам», изданных 14 ноября 1935 г.
Если в предшествующие десятилетия «расовые полукровки» существовали на страницах научных изысканий по расовой теории как биологический феномен, то теперь они обрели плоть и кровь как феномен права. Ключевая роль в теории, положенной в основу системы классификации нового расового права, отводилась так называемым полукровкам 2-й категории («евреям на четверть»), соединивших в себе как «еврейскую», так и «немецкую кровь». Если структуры НСДАП и гиммлеровский СС продолжали использовать в практике своих организаций широкое и не подлежащее ограничению понятие «еврей», то Распоряжение от 14 ноября 1935 г. предусматривало, что в будущем лица с «примесью еврейской крови меньше одной восьмой», уже не подлежали изоляции в рамках государства и общества.
Логическим фундаментом бюрократической «арифметики крови» стал запрет для «полукровок 2-й категории» на вступление в брак с «евреем» или с лицом, имеющим одинаковый с ним статус. Авторы данного положения исходили из того, что в отличие от брака между двумя «полукровками 1-й категории» (таковой допускался законом), от которого, согласно классификации, рождался «явный полуеврей», рождённый в браке между «полукровками 2-й категории», согласно той же классификации, считался «немцем по крови», и в то же время его «кровное родство с еврейством» оказывалось утраченным. Суть состояла в том, что новая система классификации отказалась от понятия «частично еврей» («Bruchteiljude»), введенного в юридическую практику законом от 7 апреля 1933 г. и принимала в расчет только бабушек и дедушек, бывших «чистокровными евреями». Последствия такой законодательной регулировки вопроса, которая непроизвольно вела к «аризации», еще в большей степени обнаруживали себя в том случае, когда речь шла о браке между «полукровкой 2-й категории» и «чистокровным» «евреем на три четверти»: согласно классификации, дети от такого брака считались «полукровками 2-й категории».
Такая гротесковая «арифметика крови» сохраняла свою действенность в политической практике и после 14 ноября 1935 г., что наглядно демонстрирует протокол так называемой Ванзейской конференции от 20 января 1942 г. касательно «окончательного решения еврейского вопроса». Здесь, помимо прочего, было выдвинуто требование считать «евреями» «полукровок 2-й категории», родившихся от незаконных браков (то есть браков между «полукровками 2-й категории», заключенных до 15 сентября 1935 г.). Стоило такое требование удовлетворить, как депортация лиц данной группы стала бы возможной.
«Нюрнбергские законы» и оба Распоряжения к ним создали ту особую «рациональность», которая направляла сознание и мышление антисемитского государства апартеида и его административных структур. Частный интерес к генеалогии собственного рода («Ahnenforschung») стал общественной деятельностью государственной важности, будучи на самом деле сродни доносительству. По мере того, как объектом административных усилий государства становились граждане, оказавшиеся после 14 ноября 1935 г. на положении «полукровок», начал падать интерес общества к судьбе тех, кто разделил их участь и стал объектом расовой классификации, - к «евреям», все полномочия по преследованию которых постепенно отходили к инстанциям, исполняющим обязанности Особой полиции (гестапо, полиция безопасности). 17 августа 1938 г., согласно приказу министра внутренних дел, большинство евреев было обязано проставить в принудительном порядке на всех официальных документах, в том числе и в паспортах, дополнительные имена «Сара» или «Израиль». 1 сентября 1941 г., незадолго до начала депортаций, в бюллетене «Рейхгезецблат» появилось полицейское распоряжение о введении «желтой звезды» – обязательного опознавательного знака, который полагалось носить на одежде во всех общественных местах всем лицам с шестилетнего возраста, признанным после 14 ноября 1935 г. «евреями».
Если Закон о защите немецкой крови и немецкой чести от 14 ноября 1935 г. в дальнейшем не претерпел изменений и проявил в ходе уголовных процессов об «осквернении расы» всю свою моральную извращенность, пышным цветом расцветавшую на почве контагионистической догмы, то 13 Распоряжений к Закону о гражданстве рейха шаг за шагом закрепляли правовую дискриминацию евреев, сопровождавшуюся их изоляцией в государстве и обществе. Так 10-е распоряжение от 4 июля 1939 г. провозгласило создание Имперского объединения евреев в Германии (в порядке исключения понятие «Reich» переводится здесь из стилистических соображений как «империя» или «имперский»), принудительного союза «чистокровных евреев», который некоторое время спустя был передан в непосредственное подчинение недавно созданному Главному управлению безопасности рейха (РСХА) под руководством Рейнхарда Гейдриха.
Постепенно прибирая к рукам официальные функции «расовой классификации», предоставленные государству «Нюрнбергскими законами», это учреждение организовывало депортацию евреев, применяя понятие «еврей» в его установленном законом смысле. 11-е распоряжение к Закону о гражданстве рейха от 25 ноября 1941 г. лишило «евреев, проживающих преимущественно за рубежом», немецкого подданства и состояния, создав тем самым предпосылки для их депортации в «оккупированные восточные области». Поскольку именно там, в Освенциме, на присоединенных к рейху восточных территориях, находился самый большой лагерь массового уничтожения, 1 июля 1943 г было издано 13-е распоряжение, согласно которому действие права полицейского надзора распространялось на евреев, живущих в рейхе.
- ↑ Сообщение в: Sonderarchiv Moskau, 500, 1, 343.