Einführung:Resolution des II. Weltkongresses der Komintern über die Aufnahmebedingungen

von: Bert Hoppe, 2011

Als sich die Delegierten des II. Weltkongresses der Komintern vom 23. Juli bis zum 7. August 1920 in den Räumen des Kremlpalastes in Moskau versammelten, durchlebte die kommunistische Bewegung eine Phase der revolutionären Euphorie: Nach dem Sieg im russischen Bürgerkrieg und dem erfolgreichen Gegenangriff der sowjetischen Truppen im polnisch-sowjetischen Krieg stand die Rote Armee im Sommer 1920 kurz vor Warschau – nun schien sich endlich die Gelegenheit zu bieten, die Revolution nach Westen zu tragen und sie somit tatsächlich zu einer „Weltrevolution“ zu machen. Aufmerksam verfolgten die Delegierten die Frontbewegungen, die im Raucherzimmer neben dem ehemaligen Thronsaal mit Fähnchen an einer großen Wandkarte täglich dokumentiert wurden.

Große Hoffnungen setzte man in Moskau insbesondere darauf, so bedeutende Massenparteien wie die Glossar:Unabhängige Sozialdemokratische Partei Deutschlands (USPD) und die italienischen Sozialisten für die III. Internationale gewinnen zu können. Begeistert telegrafierte Lenin vom Kongress aus an Stalin, der sich an der Front befand: „Die Lage in der Komintern ist hervorragend. Zinov‘ev, Bucharin und auch ich denken, daß man sofort die Revolution in Italien auslösen sollte. Meiner Meinung nach müßte man dafür Ungarn sowjetisieren und vielleicht auch Tschechien und Rumänien.“

Ein gutes Jahr nach ihrem Gründungskongress mit nur 35 Delegierten (2.-6. März 1919) stellte die Komintern jedoch nicht mehr als ein Konglomerat recht unterschiedlicher Parteien dar. Grigorij Zinov‘ev, der erste Vorsitzende der Komintern, erklärte daher auf dem II. Weltkongress der Komintern, es müsse nun geklärt werden, „was wir als Kommunistische Internationale eigentlich sind und was wir sein wollen.“ Zinov‘ev selbst hatte allerdings schon recht klare Vorstellungen: Im Gegensatz zur II. Internationale dürfe die Komintern kein loser Verbund autonomer Parteien werden, sondern müsse sich in eine straff organisierte, tatkräftige Weltpartei verwandeln. Viele der „Reformisten“, die nun in die Komintern strömten, so Zinov‘ev, hätten aber die Auffassung, „daß die Kommunistische Internationale ein gutes Gasthaus ist, wo Vertreter verschiedener Länder die „Internationale“ absingen und sich gegenseitig Komplimente machen.“

Entsprechend diesen Vorstellungen dienten die Aufnahmebedingungen, die Zinov‘ev am folgenden Tag vorstellte, dazu, erstens die reformistische Spreu vom revolutionären Weizen zu trennen und zweitens die Mitgliedsparteien der Komintern in ein eindeutiges Unterordnungsverhältnis zur Komintern-Führung in Moskau zu bringen. „Es wird für die Parteien aller Länder sehr nützlich sein,“ so bekannte Zinov‘ev in seinem Schlusswort, „wenn sie etwas Furcht vor der Kommunistischen Internationale bekommen.“ In geradezu redundanter Form wurde den Parteien in den „Bedingungen“ aufgetragen, diejenigen Mitglieder von ihren Posten abzuberufen und aus der Partei auszuschließen, die nicht konsequent für eine revolutionäre Politik eintraten. An deren Stelle sollten „erfahrene Kommunisten“ treten, die tatsächlich nach bolschewistischen Prinzipien handelten (Bedingungen 1, 2, 7, 11, 13, 20, 21). Überhaupt sollte der Bruch mit jeglichen Reformisten öffentlich vollzogen werden (Bedingungen 6, 10) – um dies zu besiegeln, waren die Parteien angehalten, sich gegebenenfalls neue, kommunistische Programme zu geben (Bedingung 15).

Um die „eiserne Disziplin“ der Parteimitglieder sicherzustellen, sollte zum einen die innere Struktur der kommunistischen Parteien nach dem autoritären Prinzip des „demokratischen Zentralismus“ umgestaltet werden (Bedingung 12), zum anderen wurden die Beschlüsse des Komintern-Kongresses und des Exekutivkomitees der Kommunistischen Internationale (EKKI) für alle Parteien als „bindend“ erklärt (Bedingung 16). Die Parteien wurden zudem verpflichtet, alle wichtigen Dokumente der Komintern in ihren Presseorganen abzudrucken (Bedingung 18). Fortan mussten sich sämtliche Parteien als „Kommunistische Partei“ bezeichnen und den Zusatz „Sektion der Kommunistischen Internationale“ tragen, um zu verdeutlichen, dass sie nun die territorialen Gliederungen einer Weltpartei darstellten. Weitere Punkte betrafen den Aufbau eines illegalen Apparates (Bedingung 3), die Agitation unter den Bauern (Bedingung 5) und in den Gewerkschaften und Genossenschaften (Bedingung 9), sowie die Kolonialfrage (Bedingung 8) und die Verpflichtung, anderen Sowjetrepubliken (vorerst also vor allem Sowjetrussland) bei einem Angriff beizustehen (Bedingung 14).

Die Hartnäckigkeit, mit der die Komintern-Führung in den „21 Bedingungen“ den Alleinvertretungsanspruch innerhalb der revolutionären Arbeiterbewegung beanspruchte, hatte einen konkreten Anlass, der in den Vorbemerkungen zu den „Bedingungen“ ausdrücklich erwähnt wurde: Kein Kommunist, hieß es dort, dürfe die Lehren der gescheiterten ungarischen Räterepublik (21. März - 1. August 1919) vergessen, die nach Meinung der Moskauer Funktionäre hauptsächlich aufgrund des „Verrates“ durch die sozialdemokratischen Regierungspartner der ungarischen Kommunisten gescheitert war. Deutlich spiegelte sich in diesen „Lehren“ die spezifisch bolschewistische Verschwörungslogik wider, die Misserfolge auf dem Wege zur Revolution nur als Resultat von Tücke und Sabotage sehen konnte. Lenin sah im Scheitern des ungarischen Experiments seine Theorie bestätigt, dass eine proletarische Revolution nur mit einer elitären und willensstarken Kadertruppe erfolgreich durchgeführt werden konnte.

Die „21 Bedingungen“ waren zwar aufgrund der ungarischen Erfahrungen entwickelt worden, richteten sich aber zunächst vor allem an die USPD. Diese Arbeiterpartei – nach der SPD und weit vor der jungen KPD die zweitgrößte in Deutschland – verhandelte seit dem Frühsommer 1920 mit Moskau über eine Aufnahme in die Komintern und sollte mittels der „21 Bedingungen“ gespalten werden. Deutlich wird dies insbesondere aus dem Appell Karl Radeks an die „linken“ USPD-Delegierten auf dem II. Komintern-Kongress, nun „den kleinmütigen Geist, den schwachen revolutionären Willen mit glühendem Eisen aus der Partei zu vertreiben!“ Weil sich die vierköpfige Delegation der USPD zunächst aber nicht auseinanderdividieren ließ, veranlasste Lenin schließlich eine Verschärfung der „Bedingungen“. Den ursprünglich 19 Punkten wurden weitere hinzugefügt: So mussten diejenigen Parteien, die der III. Internationale beitreten wollten, dafür sorgen, dass „nicht weniger als zweidrittel“ der Mitglieder ihrer zentralen Institutionen Genossen waren, die sich schon vor dem II. Kongress der Komintern öffentlich für den Eintritt in die III. Internationale ausgesprochen hatten (Bedingung 20). Zudem sollten alle Parteimitglieder, die die „Bedingungen“ der Komintern ablehnten, aus der Partei ausgeschlossen werden (Bedingung 21). Diese verschärfte Fassung wurde vom Kongress am 6. August 1920 bei zwei Gegenstimmen angenommen.

Da die USPD der damalige Hauptadressat war, lassen sich die Reaktionen auf die „21 Bedingungen“ an ihrem Beispiel auch am besten untersuchen. Unmittelbar nach der Rückkehr der USPD-Delegation aus Moskau entbrannte in der Partei endlich die von der Komintern erwünschte, heftige Diskussion darüber, ob die „Bedingungen“ anzunehmen seien oder nicht. Während die Vorgaben der Komintern vor allem von den (älteren) Parteifunktionären mehrheitlich als ein „Diktat Moskaus“ betrachtet wurden, bildete sich besonders bei den jüngeren Mitgliedern der Parteibasis die Tendenz heraus, die „Bedingungen“ zu akzeptieren. Bei den Urwahlen, mit denen die Delegierten des Sonderparteitages der USPD bestimmt wurden, auf dem über die Annahme der „Bedingungen“ entschieden werden sollte, wurden mehrheitlich Kandidaten gewählt, die sich für die Annahme ausgesprochen hatten: Die Anziehungskraft der erfolgreichen russischen Revolution war für viele USPD-Mitglieder so groß, dass sie die „Bedingungen“ als notwendige Voraussetzung akzeptierten, um dem Beispiel der Bolschewiki nacheifern zu können. Aus diesen Vorgängen wird ersichtlich, dass die Vorrangstellung der Russen in der Komintern keineswegs erzwungen werden musste, sie erschien vielen ganz natürlich.

Weil die Delegierten mit gebundenem Mandat über Listen gewählt worden waren, stand schon vor dem Parteitag, der Mitte Oktober 1920 in Halle stattfand, das Ergebnis fest; die vierstündige Rede Zinov‘evs vor den Delegierten hatte daher keinen ausschlaggebenden Effekt mehr. Am 17. Oktober spalteten sich die auf dem Parteitag erwartungsgemäß unterlegenen Gegner der „21 Bedingungen“ ab und gründeten eine eigene USPD. Die linke Mehrheit vollzog wenige Monate später, am 4. Dezember 1920, die Vereinigung mit der KPD zur VKPD.

Vergleichbare Vorgänge wie in der USPD vollzogen sich auch in anderen Arbeiterparteien. Aus der Sicht ihrer Verfasser waren die „21 Bedingungen“ somit überaus erfolgreich, denn mit ihnen wurde die Spaltung der internationalen Arbeiterbewegung zementiert. Wenn es in den folgenden Jahren eine Konstante in der Politik der Komintern gab, dann war es ihre Feindschaft gegenüber allen übrigen Strömungen der Arbeiterbewegung außerhalb der III. Internationale. Insofern war auch die stalinistische „Sozialfaschismus“-These nur die konsequente Weiterentwicklung des leninistischen Alleinvertretungsanspruchs der Komintern. Vor allem aber waren die „21 Bedingungen“ nach innen gerichtet – so beklagte die Komintern-Führung in den Jahren nach 1920 immer die „sozialdemokratischen Überreste“ und „demokratischen Illusionen“ in den kommunistischen Sektionen.

Doch ist es fraglich, ob derartige Klagen tatsächlich „fundiert“ waren, ob also vor allem in Deutschland zunächst tatsächlich noch die Möglichkeit eines „demokratischen Kommunismus“ bestand. Zwar war die organisatorische Abhängigkeit der kommunistischen Parteien von Moskau in den Anfangsjahren der Komintern noch nicht so umfassend wie zur Zeit der stalinistischen Herrschaft – aber indem sich die Kommunisten mit der Annahme der „21 Bedingungen“ am bolschewistischen Revolutions- und Organisationsmodell orientierten, begaben sie sich in eine ideologische und moralische Abhängigkeit, mit der sie die Bolschewiki aus eigenen Stücken als oberste Entscheidungsinstanz akzeptierten.

Die „21 Bedingungen“ wurden allerdings selbst in der westlichen Forschung häufig nur als Voraussetzung für die vermeintlich erst später – nämlich 1924 – einsetzende „Bolschewisierung“ der kommunistischen Parteien gesehen und daher in ihrer Bedeutung unterschätzt. Es dürfte kaum überraschen, dass die „21 Bedingungen“ in der post-stalinistischen Forschung der Sowjetunion und der DDR noch weniger thematisiert wurden. Dort war man sehr darauf bedacht, zwischen einem ursprünglichen Kommunismus und seiner von Stalin und seinen Mitstreitern korrumpierten Variante zu unterscheiden. Diese Auffassung findet sich noch heute in vielen Veröffentlichungen wieder. Sie sehen in den organisatorischen Maßnahmen der stalinistischen Führungsclique gegen Nikolaj Bucharin nicht nur eine graduelle Verschärfung längst eingeübter Politikstile, sondern auch als einen entscheidenden Wendepunkt in der Geschichte des Kommunismus.

Берт Хоппе, 2011

В тот момент, когда делегаты II Всемирного конгресса Коминтерна, состоявшегося 23 июля-7 августа 1920 г., собрались в помещениях Кремлевского дворца в Москве, коммунистическое движение переживало период революционной эйфории. Одержав победу в гражданской войне и предприняв успешное контрнаступление в ходе советско-польской войны, Красная Армия летом 1920 г. стояла у стен Варшавы. Казалось, наконец-то представилась возможность перенести революцию на Запад и тем самым, действительно, превратить ее в «мировую». Делегаты внимательно следили за перемещением линии фронта: ее изменение ежедневно указывалось с помощью флажков на большой стенной карте, расположенной в комнате для курения рядом с бывшим Тронным залом. В частности, в Москве возлагали большие надежды на то, что удастся склонить на сторону III Интернационала такие крупные массовые партии, как Независимая социал-демократическая партия Германии (УСПД) и итальянские социалисты. Ленин восторженно телеграфировал с конгресса Сталину, находившемуся на фронте: «Положение в Коминтерне превосходное. Зиновьев, Бухарин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Мое личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может быть, также Чехию и Румынию.»

Однако спустя год после своего учредительного конгресса (2-6 марта 1919 г.), на котором присутствовало только 35 депутатов, Коминтерн по-прежнему представлял собой не что иное, как объединение довольно отличных друг от друга по своей сущности партий, не связанных между собой тесными узами. Поэтому первый председатель Коминтерна Григорий Зиновьев заявил на II Всемирном конгрессе Коммунистического Интернационала, что необходимо выяснить, «что, собственно, представляем мы из себя, как Коммунистический Интернационал, и чем хотим быть». Сам Зиновьев уже имел достаточно четкие представления о будущей организации Коминтерна. В отличие от II Интернационала, III Интернационал должен был стать не свободным объединением самостоятельных партий, а жестко организованной, дееспособной партией мирового масштаба. Многие из реформистов, которые ринулись теперь в Коминтерн, заметил Зиновьев, считают, однако, «что III Интернационал – это хорошая гостиница, где представители разных стран споют «Интернационал» и обменяются комплиментами».

Исходя из этих представлений было сформулировано «21 условие» приема в Коминтерн, представленное Зиновьевым на следующий день. Оно отвечало намерениям их авторов, во-первых, отделить реформистские «плевела» от революционного «зерна», и, во-вторых, поставить партии, являвшиеся членами Коминтерна, в прямое подчинение руководству Коминтерна в Москве. «Для партий всех стран окажется очень полезным», - демонстративно заявил Зиновьев в своем заключительном слове, - «если они будут несколько побаиваться Коммунистического Интернационала». В «21 условии» тоном, не терпящим возражений, партиям вменялось отзывать с постов и исключать из своих рядов тех членов, которые отказывались проводить последовательно революционную политику. На их место должны были прийти «опытные коммунисты», которые на практике действовали, исходя из большевистских принципов (условия 1, 2, 7, 11, 13, 20, 21). Партиям следовало открыто порвать со всякими реформистами (условия 6, 10). С этой целью им «советовали» в случае необходимости принять новую, коммунистическую программу (условие 15).

Чтобы обеспечить «железную дисциплину» среди своих членов, коммунистические партии были обязаны, во-первых, перестроить свою внутреннюю структуру согласно авторитарному принципу «демократического централизма» (условие 12); во-вторых, рассматривать постановления конгресса Коминтерна и Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала (ИККИ) в качестве «обязательных» для себя (условие 16). Кроме того, партии должны были издавать в своих печатных органах все важные документы Коминтерна (условие 18). Название партий менялось на «коммунистические». В качестве указания на то, что они являются территориальными подразделениями одной, всемирной партии, в него вводилось дополнение – «секция Коммунистического Интернационала». Другие «условия» касались организации нелегального аппарата (условие 3), агитации среди крестьян (условие 5), в профсоюзах и кооперативах (условие 9), а также колониального вопроса (условие 8) и обязательства оказывать помощь другим советским республикам (прежде всего Советской России) в случае, если они станут объектом нападения (условие 14).

Настойчивость, с которой руководство Коминтерна в «21 условии» притязало на единоличное представительство в революционном рабочем движении, имела конкретную причину, которая недвусмысленно указывалась в предварительных замечаниях к документу. Ни один коммунист, говорилось там, не должен забывать уроков Венгерской Советской республики (21 марта – 1 августа 1919 года), которая, по мнению коммунистических руководителей из Москвы, потерпела крах главным образом из-за того, что венгерские коммунисты были «преданы» социал-демократами в правительстве. В этих утверждениях ясно отразилась большевистская «логика заговора», которая невольно заставляла авторов документа интерпретировать неудачи на пути революции единственно как результат «коварства» и «саботажа». Ленин видел в неудаче венгерского эксперимента подтверждение своей теории, согласно которой пролетарская революция могла быть успешно осуществлена только силами элитной и целеустремленной группы кадровых революционеров.

Хотя «21 условие» было разработано с учетом венгерского опыта, поначалу оно предназначалось прежде всего для УСПД. С лета 1920 г. эта рабочая партия, бывшая второй по величине в Германии после СДП, оставляла далеко позади молодую КПД и ела переговоры с Москвой о принятии ее в Коминтерн. При помощи «21 условия» предполагалось осуществить раскол УСПД. Это в особенности явствовало из обращения Карла Радека к «левым» делегатам УСПД на II конгрессе Коминтерна: «Выжечь из партии каленым железом трусливое малодушие, слабую революционную волю». Так как небольшая делегация УСПД, состоявшая из четырех человек, поначалу успешно сопротивлялась расколу, Ленин в конце концов был вынужден выступить с инициативой по ужесточению «21 условия». К первоначальным 19 пунктам были добавлены еще два. Так, партии, которые хотели вступить в III Интернационал, должны были позаботиться о том, чтобы « не менее двух третей» членов их центральных органов были бы коммунистами, которые уже до II конгресса Коминтерна публично выступали за вхождение в III Интернационал (условие 20). Кроме того, все члены партии, которые не признавали «21 условие» Коминтерна, подлежали исключению (условие 21). Эту редакцию, более жесткую по своим формулировкам, Конгресс принял 6 августа 1920 г. при двух голосах, поданных «против».

Так как на тот момент главным адресатом «21 условия» была УСПД, реакцию на него лучше всего можно продемонстрировать на примере этой партии. Непосредственно после возвращения делегации УСПД из Москвы в партии наконец-то разгорелась столь желанная Коминтерну бурная дискуссия от том, следует ли принимать «21 условие». В то время, как старые деятели партии в большинстве своем рассматривали установки Коминтерна как «диктат Москвы», среди молодых представителей партийного базиса преобладало настроение в пользу принятия «21 условия». На предварительных выборах, в ходе которых определялись делегаты экстренного съезда УСПД (на нем предстояло принять решение об отношении к «Условиям») в большинстве своем были избраны кандидаты, высказавшиеся за их принятие. Победоносная русская революция была настолько притягательна для многих членов УСПД, что они принимали «21 условие», выражая тем самым свое желание следовать за большевиками. Эти события свидетельствовали о том, что для утверждения ведущей роли русских большевиков в Коминтерне вовсе не нужно было прибегать к насильственным методам; многим иностранным коммунистам она казалась совершенно естественной.

Так как делегаты с императивным мандатом избирались по спискам, результаты голосования по «21 условию» были известны еще до съезда партии, состоявшегося в середине октября 1920 г. в Галле. Четырехчасовая речь Зиновьева перед делегатами также не сыграла решающей роли в этом отношении. 17 октября противники «21 условия», которые, как и следовало ожидать, потерпели на съезде поражение, откололись от партии и образовали свою собственную УСПД. Через несколько месяцев, 4 декабря 1920 г., левое большинство объединилось с КПД в ВКПД.

Процессы, аналогичные тем, которые имели место в УСПД, наблюдались и в других рабочих партиях. С точки зрения их авторов, «21 условие» имело положительный эффект, ведь оно стали своего рода инструментом, фиксирующим раскол интернационального рабочего движения. Если в последующие годы в политике Коминтерна и был элемент постоянства, то таковым являлось его враждебное отношение ко всем другим течениям в рабочем движении, деятельность которых развивалась вне организационных рамок III Интернационала. Поэтому и сталинский тезис о «социал-фашизме» был лишь последовательным развитием ленинских притязаний на единоличное представительство Коминтерна. Однако «21 условие» имело прежде всего внутриполитическую направленность. После 1920 г. руководство Коминтерна постоянно жаловалось на «пережитки социал-демократии» и «демократические иллюзии» в его национальных секциях.

По-прежнему спорным остается вопрос о том, насколько «обоснованными» были такого рода жалобы, существовали ли изначально – в первую очередь в Германии – условия для «демократического коммунизма». Хотя организационная зависимость коммунистических партий от Москвы в первые годы существования Коминтерна еще не была столь всеохватной, как в годы сталинского режима, коммунисты, принявшие «21 условие» и ориентировавшиеся на большевистскую модель революции и организации, оказались в итоге в идеологической и моральной зависимости от ВКП(б), добровольно признав ее в качестве высшей распорядительной инстанции.

Однако даже в западных исследованиях имела место недооценка «21 условия», которое нередко рассматривалось только как предпосылка «большевизации» коммунистических партий, начавшейся якобы позже, а именно в 1924 г. Не вызывает удивления и тот факт, что «21 условие» не стало важной темой для исторических исследований науке в СССР и ГДР в послесталинский период. Тогда было заметно стремление провести различия между коммунизмом, как он якобы изначально задумывался, и той формой, в которой он предстал в действительности, будучи захваченным Сталиным и его соратниками. Это понимание до сих пор обнаруживается во многих публикациях. В них рассматриваются организационные меры, принятые сталинской правящей кликой против Николая Бухарина, как не только признак того, что давно заученный ею политический стиль постепенно становился все более жестким, но и как вообще поворотный момент в истории коммунизма.

(Перевод с нем.: Л. Антипова)