Заявление генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга Парламентской следственной комиссии ["легенда о дольхштосе"], 18 ноября 1919 г.

Введение

Еще летом 1918 г. германская пропаганда активно убеждала население в скорой победе немецкого оружия. О ее неизбежности свидетельствовало заключение Брест-Литовского мирного договора, положившего конец войне на Восточном фронте и гарантировавшего Германии территориальные приращения и обширную сферу влияния. На Западном фронте немецкие армии продолжали оккупацию территорий Бельгии и Франции – противник так и не сумел вступить на немецкую землю. Неудивительно, что события ноября 1918 г. - отречение императора, революция и провозглашение новой формы государства, наконец, подписание Компьенского перемирия, признавшего поражение в войне, - стали полной неожиданностью как для большинства солдат на фронте, так и для населения в тылу.

Навязанный Германии мирный договор противоречил условиям перемирия и декларациям Президента США о заключении мира без аннексий и контрибуций. Германия теряла значительную часть территорий и колонии; кроме того она обязывалась выплачивать репарации и провести демилитаризацию. К тому же ее объявили главным виновником в развязывании мировой катастрофы. Не в последнюю очередь именно поражение в войне и подписание новым республиканским правительством Версальского договора спобоствовали политической и культурной дискредитации первой попытки построения демократии в Германии.

Военной элите рейха и простым немцам было трудно признать именно военное поражение Германии. Общество стремилось выработать приемлимое для него толкование произошедшего и восстановить тем самым утраченное единство. Одну из первых официальных попыток объяснения катастрофы предпринял Президент республики, социал-демократ Фридрих Эберт, заявивший в своей приветственной речи перед возвращавшимися солдатами, что ни один враг не победил германскую армию, а война проиграна из-за преимущества противника в численности и материальных ресурсах. Однако этот образец толкования, исходящий от представителей республиканской власти, не сумел закрепиться в общественном сознании.

Обвинения в развязывании войны инициировали создание ряда парламентских следственных комиссий, имевших целью оправдать Германию, доказав вину союзников. Темой разбирательств второй следственной комиссии стали причины и обстоятельства отклонения мирных предложений в ходе военных действий. Первоначальное расследование повлекло за собой вызов на заседания комиссии для дачи публичных показаний представителей бывшего правительства и Верховного командования: канцлера Теобальда фон Бетмана Гольвега, вице-канцлера Карла Гельфериха, генерал-фельдмаршала Гинденбурга и генерала Эриха Людендорфа. Уже во время допроса Гельфериха разразился крупный скандал, связанный с его обвинениями в адрес одного из членов комиссии – представителя НСДПГ – в приеме взяток от советского правительства для организации революции в Германии. Приезд в Берлин генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга, приобретшего в ходе войны национальную славу "победителя при Танненберге" и превратившегося к моменту ее окончания в "эрзацкайзера", был пышно обставлен: к специально заказанному поезду прибыл почетный караул рейхсвера, охранявший фельдмаршала во время его пребывания в столице.

18 ноября 1919 г., в день его выступления, в заполненном до отказа зале заседаний парламентской комиссии присутствовали представители национальной и международной прессы. Место, предназначенное для генерала-фельдмаршала, было празднично украшено букетом хризантем с черно-бело-красным бантом рейха. Зал стоя приветствовал одетого в парадную военную форму Гинденбурга.

В своем заявлении генерал-фельдмаршал оправдывал мероприятия Третьего Верховного командования, акцентировав внимание публики на том, что он и Людендорф вступили в должность только через два года после начала войны и получили в наследство уже практически безнадежную ситуацию, когда возможности, которые якобы предоставлял план Шлиффена, были окончательно упущены, а превосходство Антанты в материальных ресурсах стало очевидным.

Выступление Гинденбурга апеллировало к устойчивым стереотипам, которые в период войны были широко распространены в общественном сознании Германии, способствовали национальному единению и должны были восприниматься слушателями в качестве абсолютной истины. Так, например, упоминание многочисленных противников отсылало слушателей к образу Германии, окруженной целым "миром врагов"; к образу, которым в свое время оправдывалась неизбежность войны и стремление политического и военного руководства страны к превентивным действиям.

Гинденбург особо подчеркнул новый характер прошедшей войны, отличительными чертами которой стали беспрецедентное увеличение численности армий, решающая роль техники и зависимость боеспособности государства от состояния экономики. Все вышеперечисленные характеристики являлись составляющими популярной в конце войны и особенно в межвоенный период концепции "тотальной войны", распространению которой во многом способствовал генерал Людендорф. Именно новый характер войны, по мнению Гинденбурга, оправдывал чрезвычайные мероприятия Верховного командования на фронте и в тылу.

Неслучайным представляется обращение Гинденбурга к авторитету генерала Карла фон Клаузевица, знаменитого немецкого военного теоретика первой половины XIX века. Его труд "О войне" стал своеобразной библией для представителей германского Генерального штаба и был положен в основу германской военной доктрины. Именно с подачи Клаузевица в качестве важнейших составляющих победы немецкие командующие признавали моральные величины: дух армии и военный гений полководцев. Приводя известное определение Клаузевица о том, что война является продолжением политики другими средствами, Гинденбург снимал с представителей германской армии вину за развязывание войны и перекладывал ее на гражданских политиков. Верховное командование, по словам фельдмаршала, не желавшее войны, стало заложником ошибок политического руководства рейха и преследовало своей деятельностью исключительно благие цели – в кратчайшие сроки закончить войну, избавить Германию от позора и вернуть развитие страны в мирное русло. Доказательством возможности удачного завершения войны для Германии являлись якобы "блестящие победы", одержанные им и Людендорфом на Восточном фронте, прежде всего, битва при Танненберге и сражение на Мазурских озерах.

Освободив германских военных от ответственности за начало войны, Гинденбург избавил "доброе ядро армии и офицерский корпус" и от позора поражения, традиционно переложив его на партии, якобы подрывавшие единство народа, и в особенности на революционеров, "планомерно деморализовавших" армию и флот. Причем, в доказательство своего тезиса о том, что германской армии нанесли предательский "удар в спину", генерал-фельдмаршал приводил высказывание английского генерала Мориса, приписанное последнему корреспондентом "Neue Züricher Zeitung" еще в декабре 1918 г.

Под занавес своей речи Гинденбург попытался реанимировать авторитет шефа своего штаба и соавтора проводимых мероприятий – генерала Людендорфа, подчеркнув равную с ним ответственность за все принятые Третьим Верховным командованием решения. Подобный ход полностью совпадал с кодексом чести прусского офицера и принципом лютеранской ответственности за действия подчиненных.

По общему мнению, благодаря выступлению Гинденбурга представители военной элиты рейха нанесли тяжелое поражение носителям нового республиканского порядка. Свидетели отмечали глубокое недоверие первых к парламентскому форуму и нерешительность членов комиссии перед авторитетом генерал-фельдмаршала. Иностранные журналисты после успеха заявления выразили сомнение в политической целесообразности процесса. Деятельность Второй комиссии ушла в тень, и ее заключения практически не были отражены в прессе. Сам тезис о "дольхштосе" стал предметом разбирательств Четвертой комиссии, которая поставила своей целью выявление степени социального и нравственного распада в тылу, его воздействия на армию и флот, а также изучение вопроса о деморализующем влиянии аннексионистской и революционной пропаганды на боевой дух армии. Однако результаты следствия, выявившего многочисленные ошибки военного командования, остались недоступны широкой общественности.

Легенда об "ударе кинжалом в спину", обвинявшая в поражении политических деятелей тыла, хорошо вписывалась в политическую и духовную атмосферу Веймара. Она окончательно легитимировала социальные и политические образы врагов, в качестве которых были определены евреи, социал-демократы, коммунисты, левые интеллектуалы и даже женщины. На протяжении всего периода республики мифологему интенсивно использовали консервативно настроенные круги, стремившиеся опорочить демократию как форму государства и ее немногочисленных сторонников. Лучшими реципиентами этого объяснения военного поражения стали фронтовики, сумевшие с его помощью придать смысл борьбе, которая отняла у них молодость.

Начиная с 50-х гг. исследователи, занимавшиеся изучением Ноябрьской революции и Веймарской республики, рассматривали "легенду о дольхштосе" с позиций ее либеральных критиков, стремились развенчать ее апологетику и доказать ее негативное влияние на идейную атмосферу и политическую ситуацию первой немецкой демократии. В новейших исследованиях историки предпринимают попытку реконструировать в высшей мере сложную историю возникновения топоса "дольхштоса". Они свидетельствуют, что образцы толкования солдатского опыта в духе "дольхштоса" начали складываться задолго до неожиданного окончания войны. Солдатская полевая почта содержит информацию об отрицательной защитной реакции армии в 1917-1918 гг. на изменившуюся внутриполитическую ситуацию. Уже в период апрельской стачки 1917 г. были заложены основы противостояния фронта и тыла; к тому времени риторика "дольхштоса" приобрела свое окончательное оформление, заявляя о себе в оценке оставшихся в тылу как предателей. Наконец, в январе 1918 г. окопные солдатские газеты уже в открытую называли стачечников "братоубийцами". Однако в отличие от более позднего варианта "дольхштоса" солдатам внушалось, что военная победа Германии еще возможна, причем даже в том случае, если тыл откажет фронту в поддержке. Исследования последних лет наглядно показывают, сколь значительной была трансформация содержания "легенды о дольхштосе" в условиях Ноябрьской революции, в неустойчивой ситуации становления республики и в период ее стабилизации, а также как эта мифологема была использована национал-социалистами. Кроме того, изучение восприятия легенды в различных общественных и этнических средах позволяет говорить о наличии множества "дольхштосов".

Споры об "ударе кинжалом в спину" продолжали вносить нестабильность в политическую ситуацию Веймара и вне деятельности следственных комиссий. В 1924 г. перед судом предстал первый Президент Веймарской республики Эберт, обвиняемый в государственной измене за участие в стачечных мероприятиях января 1918 г. Не в последнюю очередь это разбирательство стало причиной его преждевременной смерти. Через год, в 1925 г., в Мюнхене состоялся так называемый "Процесс о дольхштосе", сынициированный частным иском издателя газеты "Зюддойче монатсхефте" П. Коссманна против главного редактора социал-демократической газеты "Мюнхнер пост" М. Грубера. В ходе судебных разбирательств генерал Гренер подтвердил, что в ноябре 1918 г. Верховное командование и руководство СДПГ действовали согласовано и стремились спасти государство. Тем самым была юридически доказана несостоятельность легенды о предательском "ударе кинжалом", нанесенном социал-демократами "в спину" армии. Однако это не умалило значимости мифологемы как оружия агитации против республики. Тем более, что в этом же году Президентом стал ее автор – генерал-фельдмаршал Гинденбург.

"Легенда о дольхштосе" имела значение и для некоторых внутриполитических мероприятий Третьего рейха. Так, миф о дезертирах и шкурниках, которые в ноябре 1918 г. вместе с революционным тылом якобы нанесли "удар в спину" армии, послужил поводом к тому, что военное руководство национал-социалистической Германии уже в 1934 г. вновь ввело военный трибунал, стремясь предотвратить повторение ноябрьских событий.

Оксана Нагорная