Сталин, И.В., О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников, Доклад и заключительное слово на Пленуме ЦК ВКП(б), 3 и 5 марта 1937 г.

Введение

К моменту пленума ЦК 1937 г. скрытое противостояние в коммунистической партии, которое привело к террору, достигло апогея. Сталина и его группу не устраивало, что партийные структуры фактически контролировались отраслевыми и территориальными кланами бюрократии, что большое влияние в партии сохраняют старые большевики, которые при случае могли возвысить свой голос и против Сталина. Сохранялось влияние даже тех из них, кто уже был официально осужден как фракционер, в том числе Бухарина, Рыкова и др.

Обвинив левую оппозицию в убийстве Кирова, уничтожив Зиновьева, Каменева и ряд видных троцкистов, установив непосредственный контроль над НКВД после замены Генриха Ягоды Николаем Ежовым, Сталин готовился развернуть наступление на влиятельные партийные кланы под предлогом преследования скрытых троцкистов и "двурушников".

В начале 1937 г. Сталин развернул борьбу против своеобразного "иммунитета" высоких партийных функционеров (и даже органов НКВД), по поводу которого историк О. Хлевнюк констатирует: "В первой половине 30-х годов каждый член Политбюро считал неприкосновенным свое собственное право карать или миловать своих подчиненных и крайне болезненно реагировал на попытки вторжения в его ведомство всякого рода посторонних контролеров и инспекторов". Такой "иммунитет" партийно-хозяйственных кланов противоречил сталинской концепции монолитной партии. Но в период борьбы фракций, а затем "бури и натиска" первой пятилетки Сталин предпочитал опираться на "бюрократических баронов", признавая их право решать судьбу своих "подданных". Развертывая свою "антитеррористическую операцию", Сталин нарушил это "феодальное право иммунитета". В то же время Сталин успокаивал партийные кланы, обещая им, что борьба с терроризмом не затронет их интересов, террор не выплеснется за ограниченные рамки преследования действительных врагов. Но под прессингом НКВД "враги" "раскрывали" все новые "террористические связи" в среде бюрократии, и партийно-хозяйственным боссам приходилось отдавать на расправу своих сотрудников.

С точки зрения "умеренных" коммунистов, дальнейшие репрессии были нецелесообразны, так как все лица, уличенные в "террористических намерениях", уже были надежно изолированы или расстреляны. Для сталинской группировки, напротив, новое "раскручивание" дела об убийстве Кирова было единственной возможностью разгромить известных и неизвестных противников. Теперь арестовывались работники, которые в оппозициях не состояли, но были более лояльны своему "сеньору", то есть своему непосредственному начальнику, чем Сталину.

Защита подчиненных, которые обвинялись НКВД в "троцкизме", могла их руководителю дорого стоить. В первой половине 1937 г. Сталин еще не развернул поход против руководящих кадров, но он уже пробивал бреши в клановых крепостях, зондировал своих "партийных генералов" на лояльность и сопротивление. 2 января 1937 г. первый секретарь Азово-Черноморского крайкома ВКП(б) Шеболдаев был обвинен в постановлении ЦК в неудовлетворительном руководстве крайкомом (прежде всего за близорукость в отношении вредителей). 13 января 1937 г. такой же удар был нанесен по первому секретарю Киевского обкома ВКП(б) Постышеву. Очевидно, что такие меры Сталина вызывали недовольство, которое вот-вот могло перерасти в ответные действия. Как известно, система абсолютной власти идеально приспособлена для переворотов – достаточно сместить диктатора и узкую верхушку, чтобы изменить курс государства.

Лидером "умеренных" в 1936-1937 гг. был нарком тяжелой промышленности Cерго Орджоникидзе, пользовавшийся у партийной элиты большим авторитетом. Орджоникидзе представлял угрозу для планов Сталина, так как нашел слабое звено в его политике. Нарком, который выступал за реабилитацию уже арестованных директоров заводов подведомственной ему отрасли, не верил в массовую "вредительскую работу" среди партийных и хозяйственных работников. "Какие саботажники!" - говорил он. "За 19 лет существования Советской власти мы выпустили 100 с лишним тысяч инженеров и такое же количество техников. Если все они, а также и старые инженеры, которых мы перевоспитали, оказались в 1936 г. саботажниками, то поздравьте себя с таким успехом. Какие там саботажники! Не саботажники а хорошие люди – наши сыновья, братья, наши товарищи, которые целиком и полностью за Советскую власть", - заявил Орджоникидзе и был поддержан "бурными и продолжительными аплодисментами". Хотя его заместитель Пятаков был арестован и на показательном процессе в январе 1937 г. осужден вместе с другими обвиняемыми, а затем расстрелян, Орджоникидзе не прекращал сомневаться в его вине. Он начал собирать материалы о "диверсиях", в которых обвинялись Пятаков и его подельники и которые послужили поводом для их ареста, чтобы разоблачить этот показательный процесс, а равно и другие случаи "терроризама" и "вредительской работы", как фальсификацию. Орджоникидзе пытался, считает О. Хлевнюк, воспользоваться "правом НКТП на самостоятельную проверку материалов НКВД" и узаконить его. Но "судебные дела", сфабрикованные НКВД в 1936/37 гг., не выдержали бы объективной критики. Документы, собранные Орджоникидзе, могли быть использованы для разоблачения Ежова как раз на ближайшем пленуме ЦК в феврале 1937 г., что позволило бы разрушить всю "антитеррористическую" стратегию Сталина, в действительности являвшейся стратегией террора против партийной элиты.

19 февраля 1937 г., т.е. накануне пленума, Орджоникидзе застрелился. Версия, согласно которой он был убит, пока не получила достаточных доказательств. Однако его гибель произошла внезапно. Р. Конквест высказал версию о самоубийстве под давлением Сталина и под угрозой ареста. Орджоникидзе был человеком эмоционально неуравновешенным, разрыв со старым другом Сталиным был для него глубокой личной трагедией, также как и начавшееся уничтожение других старых товарищей. Действительно, выстрел прогремел после разговора со Сталиным на высоких тонах. Однако приняв смерть накануне начала работы решающего пленума, Орджоникидзе дезорганизовал партийное сопротивление сталинской "антитеррористической операции".

Пленум ЦК ВКП(б), состоявшийся между 23 февраля и 5 марта 1937 г., способствовал идеологической и политической легитимации последовавшего затем массового террора. Эту цель преследовали доклад и заключительное слово Сталина. Ссылаясь на результаты первых двух показательных процессов – против Каменева и Зиновьева в августе 1936 г. и против Пятакова, Сокольникова, Серебрякова и Радека в январе 1937 г. – Сталин обрисовал гигантскую картину "терроризма" и "вредительской работы", якобы охватившей всю страну. "Троцкистские заговорщики" и "вредители", "агенты иностранных держав" проникли во все отрасли хозяйства, даже на важные ответственные посты. При этом большевистские руководители проявили поразительную "политическую беспечность", не заметив деятельности "заговорщиков". Тем самым большевистские лидеры скомпрометировали себя: "Ошибка наших партийных товарищей состоит в том, что они не заметили глубокой разницы между троцкизмом в прошлом и троцкизмом в настоящем. Они не заметили, что троцкисты давно уже перестали быть идейными людьми, что троцкисты давно уже превратились в разбойников с большой дороги, способных на любую гадость, способных на все мерзкое вплоть до шпионажа и прямой измены своей родине, лишь бы напакостить советскому государству и советской власти." Оппозиция, таким образом, представлялась как "авангард мирового капитализма", проникший в советское общество, в том числе и в его правящую элиту. Разгром этого "авангарда", повсеместное разоблачение "врага", даже если эти люди вызывали малейшее подозрение, даже если речь шла о большевиках, которые никогда не примыкали ни к какой оппозиции, становились для Сталина предпосылкой победы Советского Союза и коммунизма в мировом масштабе. По словам Сталина, приближалось решающее столкновение, ведь по мере успехов социализма классовая борьба будет не затихать, а обостряться, постепенно перекидываясь на другие страны: "Наоборот, чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы как последнее средство обреченных. [...] Ошибочно было бы думать, что сфера классовой борьбы ограничена пределами СССР". Сталин резко выступал против процесса образования группировок в структуре ВКП(б): "Что значит таскать за собой целую группу приятелей? [...] Это значит, что ты получил некоторую независимость от местных организаций и, если хотите, некоторую независимость от ЦК."

Против саботажа местными кланами работы НКВД было направлено выступление Ежова на пленуме: "Я должен сказать, что я не знаю ни одного факта, когда бы по своей инициативе позвонили и сказали: "Тов. Ежов, что-то подозрителен этот человек, что-то неблагополучно в нем, займитесь этим человеком". Чаще всего, когда ставишь вопрос об арестах, наоборот, защищают этих людей".

Вслед за Сталиным на некоторых партийных и государственных работников за их "политическую беспечность" напал Ворошилов. Его поддержал Молотов, который  обратил внимание на необходимость дальнейшей проверки армейского хозяйства: "Если у нас во всех отраслях хозяйства есть вредители, можем ли мы представить, что только там нет вредителей? Но у нас, к счастью, мало разоблачено вредителей в армии. Но мы, все-таки, должны и дальше проверять армию".

Пленум одобрил выступление Сталина и предстоящую "ликвидацию троцкистов и других двурушников". Многие члены ЦК имели все основания опасаться, что такими "двурушниками" могут объявить и их. Одним из важнейших итогов пленума было принятие заявления, в котором члены ЦК выразили свое согласие с арестом Бухарина и Рыкова. Хотя Бухарин пытался убедить Сталина, что не имеет никаких притензий на власть, ему не поверили. Среди всех участников пленума только Н. Осинский решился на то, чтобы осторожно защищать Бухарина. Остальные присутствующие демонстрировали Сталину свою лояльность, которая выражалась в нападках на правых. Они травили Бухарина, надеясь хотя бы сейчас "вбить осиновый кол" в оппозицию и тем самым покончить с репрессиями. При обсуждении резолюции по Бухарину Ежов предложил для провинившихся высшую меру наказания. Но Сталину было важно успокоить тайных сторонников правых, в результате чего было решено даже пока не придавать Бухарина суду, а передать дело НКВД для дальнейшего расследования. Сталин делал вид, что хочет объективно разобраться в их деятельности.

Никто из присутствовавших не решился прямо выступить против политики террора. После гибели Орджоникидзе у оппозиции не было вождя, пользовавшегося авторитетом. Чтобы открыто выступить против Сталина или Ежова на пленуме, необходимо было сначала заручиться поддержкой большинства членов ЦК (что было невозможно – к сожалению, и для Орджоникидзе – из-за тотальной слежки НКВД). В противном случае такое выступление вело к немедленному аресту, что и произошло с наркомом здравоохранения Г. Каминским и членом Исполкома Коминтерна И. Пятницким уже на июньском пленуме 1937 г. Поэтому противники развертывания террора могли действовать только скрытно, пытаясь заручиться поддержкой армии и части сотрудников НКВД.

Эту угрозу осознавал и Сталин. Поэтому "Большой террор" начался с чистки государственных силовых структур, НКВД и армии весной 1937 г.; лишь затем он перерос в систематическое уничтожение партийной элиты и других "ненадежных" групп населения.

Александр Шубин