Запись Льва Каменева о его беседе с Николаем Бухариным 11 и 12 июля 1928 г.

[Запись т. Каменева от 11 и 12 июля 1928 г.]

1.

Среда 11/7. 9 час. утра. Разговор с Сокольниковым. Изложение: 1) Дело зашло гораздо дальше, у Бухарина окончательный разрыв со Сталиным. Вопрос о снятии поставлен был конкретно: Калинин и Ворошилов изменили. Теперь относятся легче, ввиду его уступок. 2) Бухарин дважды говорил: разве вы не понимаете, что я сейчас отдал бы Сталина за Зиновьева и Каменева. У Бухарина трагическое положение -больше всего боится, что вы скажете: линия Сталина правильная. 3) Четверки и пятерки не было - клянется. 4) На пленуме речь Сталина - две струи троцкизма, подлинная - восстановительные цены. Бухаринцы - троцкисты: чтобы развивать промышленность, "нужна дань с крестьян". Микоян тоже: "ножницы будут еще долго, закрыть ножницы нельзя" (Троцкий-де тоже хотел закрыть ножницы). Сокольников протаскивает троцкизм. Молотов: "середняк окреп и потому пришел в столкновение". 5) Ответ Бухарина: теория дани ничем не отличается от теории Преображенского "закон первоначального накопления". Ответ Томского: "если Молотов прав - то какая же перспектива", "вы хотите нэпа без нэпманов, кулаков и концессионеров, не выйдет. Расколотил Кагановича. Выводы: линия Сталина будет бита. Бухарин в трагическом положении: не хвалите Сталина. Положительная программа напишется вместе с вами. Бухарин сам хочет поговорить. Блок для снятия Сталина. Вы для него, X. Y.? Сталин пускает слухи, что имеет вас в кармане.

Социалистический вестник, Берлин, 1929, 4 мая.

2.

Подчеркнутое буквально. "Через час (11/7, 10 ч. утра) после моего приезда ко мне явился без предупреждения и звонка Бухарин – Сокольников, который к концу ушел. Вид взволнованный и замученный до крайности. Очень волнуясь, сказал следующее. Говорил час без перерывов. Записано как можно точнее: 1) никакого голосования о назначении (4-5) не было. Не было вообще обсуждения этого вопроса. 2) примечание к статье Зиновьева было продиктовано Сталиным против меня как компромисс с Молотовым, который был решительно против помещения статьи Зиновьева. Теперь к сути дела.

1) Дело в ЦК и в партии зашло так далеко, что вы (а также, вероятно, и троцкисты) неизбежно будете в него втянуты и будете играть в его решении важную роль.

2) Когда произойдет, я не знаю, может быть, еще не так быстро, ибо обе стороны еще опасаются апеллировать к вам. Но во всяком случае в течение пары месяцев это неизбежно.

3) Я хочу, поэтому, чтобы вы знали ситуацию. Я знаю (или предполагаю), что к вам обратятся и сталинцы. Вы, конечно, как политики будете пользоваться этим положением: "набивать цену", но я этого не боюсь. Решать будет политическая линия, и я хочу, чтобы вы узнали, вокруг чего идет борьба.

4) Каменев: "Да серьезная ли борьба-то?". Бухарин: "Вот об этом я и хотел говорить. Мы считаем, что линия Сталина губительная для всей революции. С ней мы можем пропасть. Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезней всех бывших у нас разногласий с вами.

Я, Рыков и Томский единогласно формулируем положение так: "было бы гораздо лучше, если бы имели сейчас в Политбюро вместо Сталина - Зиновьева и Каменева". Об этом я говорил с Рыковым и Томским совершенно откровенно; я со Сталиным несколько недель не разговаривал; это беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти. Меняет теории ради того, кого в данный момент следует убрать. В "семерке" мы разругались с ним до "врешь!", "лжешь!" и пр. Он теперь ус¬тупил, чтобы нас зарезать. Мы это понимаем, но он так маневрирует, чтобы выставить нас раскольниками. Резолюция принята единогласно, потому что он дезавуировал, Молотов заявил, что на девять десятых принимает мою декларацию, которую я прочел в "семерке", не выпуская из рук (ему нельзя дать в руки ни одной бумажки).

Его задача теперь отобрать у нас московскую и ленинградскую "Правду" и сменить Угланова, который целиком с нами. Линия же его такая (высказано на пленуме): 1) капитализм рос или за счет колоний, или займов, или эксплуатации рабочих. Колоний у нас нет, займов не дают, поэтому наша основа: дань с крестьянства (ты понимаешь, что это то же, что теория Преображенского); 2) чем больше будет расти социализм - тем больше будет сопротивление (см. фразу в резолюции). Это идиотская безграмотность; 3) раз нужна дань и будет расти сопротивление - нужно твердое руководство. Самокритика не должна касаться руководства, а постелей. Самокритика на деле двинута против Томского и Угланова. В результате получается полицейщина. Теперь дело не в "кукушке", а действительно решаются судьбы революции. При этой теории может погибнуть все. В то же время вовне Сталин ведет правую политику: выгон Коминтерна из Кремля провел он. Он предлагал ни одного расстрела по Шахтинскому делу (мы голоснули против), во всех переговорах идет на уступки. Томский формулирует так: я (Томский) правее тебя (Бухарина) в международных делах на 30 километров, но я (Томский) левее Сталина на 100 километров. Линия губительная, но он не дает возможности даже обсуждать. Ловит, пришивает уклоны. Фраза в его речи, в которой сказано, что так рассуждать могут только "помещики", - буквальная цитата из одной речи Угланова. Нас он будет резать.

5) Я: "Каковы же ваши силы?"

Бухарин: "Я, Рыков, Томский, Угланов (абсолютно, питерцы вообще с нами, но испугались, когда зашла речь о возможной смене Сталина, поэтому Комаров дезавуировал речь Стецкого, но вечером ко мне прибегал Угаров извиняться за Комарова, Андреев за нас. Его снимают с Урала. Украинцев Сталин сейчас купил, убрав с Украины сейчас Кагановича. Потенциальные силы наши громадны, но 1) середняк цекист еще не понимает глубины разногласий, 2) страшно боится раскола, поэтому, уступив Сталину в чрезвычайных мерах, затруднил наше нападение на него. Мы не хотим выступать раскольниками, ибо тогда нас зарежут. Но Томский в последней речи на пленуме показал явно, что раскольник - Сталин. Ягода и Трилиссер - с нами. 150 случаев типа маленьких восстаний. Ворошилов и Калинин изменили в последний момент. Я думаю, что Сталин держит их какими-то особыми цепями. Наша зада¬ча постепенно разъяснять гибельную роль Сталина и подвести середняка цекиста к его снятию. Оргбюро - наше.

6) Я: "Но пока он снимает вас". Он: "Что же делать". Снятие сейчас не пройдет в ЦК. По ночам я иногда думаю:. "А имеем ли мы право промолчать. Не есть ли это недостаток мужества". Но расчет говорит: надо действовать осторожно. В пятницу доклад Рыкова. Там поставим точки над "и". В "Правде" я буду печатать ряд статей, может быть, нужен еще удар, чтобы партия поняла, куда он ее ведет.

7) В приложение к сему и между этими приложениями куча "разоблачений" о "семерке" и пр. и пр. Тон - абсолютной ненависти к Сталину и абсолютного разрыва. Вместе с тем метания, выступать открыто или не выступать. Выступать - зарежет по статье о расколе. Не выступать - зарежет мелкой шахматной игрой, да еще свалит, взвалит ответственность, если хлеба в октябре не будет.

Я: "А на что они надеются, чтобы получить хлеб?"

Он: "В том-то и дело, что на воспроизведение чрезвычайных мер при воспроизведении трудностей. А это - военный коммунизм и зарез".

Я: "А вы?"

Он: "Может быть, придется идти на еще более глубокий маневр, чтобы мириться с середняком. Кулака можно травить сколько угодно, но с середняком надо мириться. При Сталине и тупице Молотове. который учит меня марксизму и которого мы называем "каменной задницей", ничего сделать нельзя.

8) Я: "Чего ж ты ждешь от нас?"

Он: "Сталин хвалится, что вы у него в кармане. Ваши (персонально - Жук) ангажируются у Сталина. Это было бы ужасно. Вы сами, конечно, определите свою линию, но я просил бы, чтобы вы одобрением Сталину не помогали ему душить нас. Сталин, вероятно, будет искать контакта с вами; я хочу, чтобы вы узнали, о чем идет дело.

9) "Не нужно, чтобы кто-нибудь знал о нашей встрече. Не говори со мной по телефону, подслушивают. За мной ходит ГПУ, и у тебя стоит ГПУ. Хочу, чтобы была информация, но не через секретарей и посредников. О том, что я говорил с тобой, знают только Рыков и Томский. Ты тоже не говори никому, но скажи своим, чтобы не нападали, на нас.

10) Я: "Показывал Сталин тебе записку Зиновьева?"

Он: "Нет, первый раз слышу".

Я: "Что с нами будут делать?".

Он: "Не знаю. С нами об этом не говорят. Либо он попробует вас купить высокими назначениями, или назначит на такие места, чтобы ангажировать, ничего наверное не знаем. До свидания. В ближайшие дни, будучи очень занят Конгрессом, не смогу тебя видеть. Вообще, надо конспирировать!"

"Программу во многих местах мне испортил Сталин". "Он сам хотел читать доклад в пленуме о программе (!!!); я насилу отбился. Его съедает жажда стать признанным теоретиком. Он считает, что ему только этого не хватает".

Кроме того, масса мелочей, деталей. Потрясен он чрезвычайно. Порой губы прыгали от волнения. Порой производит человека, знающего, что он обречен. Все думают, на днях должны появиться сигналы из другого лагеря. И надо спокойно выжидать. Это будет!

Социалистический вестник, Берлин, 1929, 22 марта.

3.

Дополнения к рассказу Бухарина. Ночь, 11.ХП/7.

1) В общем, впечатление скорее обреченности. Его выражение: не есть ли вся наша "буза" - онанизм. Иногда я говорю Ефиму (Цейтлин, секретарь Бухарина): не безнадежны ли наши дела: 1) если страна гибнет - мы тоже гибнем, 2) если страна выкручивается - Сталин вовремя поворачивает и мы тоже гибнем, что делать? Что делать, когда имеешь дело с таким противником: чингис-ханов-ниская культура ЦК.

2) Молотов и Сталин о выходе из Уханьского правительства.

3) Сталин говорит комсомольцам: как решится вопрос о броне, зависит от того, прекратит ли Бухарин подлую политику.

4) Нам начинать дискуссию. Нас за это зарежут! ЦК боится дискуссии.

5) А что если подадим в отставку - я, Рыков, Томский.

6) Не отстраниться ли мне на время - два месяца не путаться в текущей политике. А когда наступит кризис - выступить прямо и полностью открыто.

7) Дискуссию нам начинать нельзя, потому что она прямо начнется с вооруженного столкновения, ибо каковы будут обвинения. Мы скажем: вот человек, который довел страну до голода и гибели. А он - они защищают кулаков и нэпманов.

8) Партия и государство слились - вот беда.

9) Сталина ничто не интересует, кроме сохранения власти. Уступив нам, он сохранил ключ к руководству, а сохранив его, потом нас зарежет; что нам делать. Ибо субъективные условия в ЦК к снятию Сталина зреют, но еще не созрели.

10) Сокольников: активизируйте свою политику, требуйте хотя бы удаления Молотова.

11) Сталин знает одно средство - месть, и в то же время всаживает нож в спину.

12) Вспомним теорию "сладкой мести".

13) Серго не рыцарь. Ходил ко мне, ругательски ругал Сталина, а в решающий момент предал.

История резолюции Пленума и драки: 1) я требовал обсуждения общего вопроса. Сталин уклонялся: нужен промфинплан и т.д.; 2) пишу Сталину письмо и требую общего обсуждения. Он прибегает ко мне: "Бухашка, ты можешь даже слону испортить нервы", но на обсуждение не соглашается; 3) я пишу второе письмо - он зовет меня к себе. Начинает: мы с тобой Гималаи - остальные ничтожество; 4) идем в "семерку"- Дикая сцена. Он начинает на меня орать; я рассказываю его слова о Гималаях. Он кричит: "Врешь! Ты это выдумал, чтобы натравить на меня членов Политбюро". Расходимся; 5) я читаю, не выпуская из рук, декларацию на 20 страницах. Молотов объявляет антиленинизмом, антипартийным. Сталин: на 9/10 могу принять. Молотов уходит. Принимается как основа; я ухожу писать резолюцию. Они тоже неожиданно приносят резолюцию, украденную с моей декларации; я делаю три поправки, Рыков - одну. Все принимается единогласно. Сталин рассуждает так: я дал хлеб экстренными мерами, я повернул вовремя и сам написал резолюцию. Если понадобятся меры - я один смогу их провести. А на деле ведет к гибели.

14) Варга читает доклад потому, что Сталин не хочет, чтобы читал Рыков, что мне делать с этим докладом, еще не знаю. Варга будет развивать, что голод неизбежен, раз индустриализация.

15) Сталин нарушил постановление ПБ ("7-ки"). Было решение разослать письмо Фрумкина всем членам ПБ и составить ответ. Сталин, не дождавшись этого, сам написал и отправил ответ. Мы приняли резолюцию порицания за нарушение постановления. "Ответ признали правильным, но неполным". "Больше я не мог натянуть".

16) При этом или другом случае я (Бухарин) сказал ему следующее: "Не думайте, что Политбюро является совещательным органом при генсеке".

17) Политика Сталина ведет к гражданской войне. Ему придется заливать кровью восстания.

12/7, утром в 11 час. Сокольников рассказал следующее: из колхозных прений интересно только следующее. Сталин выступил с резкой грубой речью против Томского. "С большим удивлением слушал я речь Томского. Томский думает, что у нас нет никаких резервов, кроме уступок деревне, - это капитулянтство и неверие в строительство социализма. А если середняки потребуют уступок в монополии внешней торговли, крестьянский союз. Тоже уступить? Это - капитулянтство. Наш резерв - совхозы и работа среди бедноты. Черный, зеленый, злой, раздраженный. Впечатление гнетущее. Теперь все поняли, что нападает не только Бухарин, но и Сталин. Поражала грубость. Сокольников механику пленума представляет так: открыл наступление Рыков. Отвечает Сталин. Питерцы колебались дезавуировать Стецкого. Тогда Бухарин зарылся в землю, но ни одного фугаса не взорвал. Молотов обнаглел и обстрелял "Правду" (Астрова в особенности, но вообще однобокость всей "Правды" и примечание к Крицману и пр.). Тогда Томский напал на Молотова, но по форме мягко. Тогда Сталин напал на Томского прямо и грубо.

Социалистический вестник, Берлин, 1929, 4 мая.